Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

Последние слова он произносит так тихо, что я не сразу их слышу.

Я останавливаюсь.

— Ты хочешь сказать, что кто-то покончил с собой? Здесь?

Он поворачивается ко мне.

— Да. Первая смерть была самой тяжелой.

— Первая смерть? Сколько всего людей здесь умерло?

Он смотрит на меня, сжимая челюсти.

— Четверо.

ГЛАВА 14

— Четыре? Здесь произошло четыре самоубийства? — повторяю я, чувствуя, как в желудке все переворачивается. — О боже. Все они были студентами?

— Трое студентов, — отвечает Кинкейд, отводя взгляд в сторону леса, глядя остекленевшим взглядом. — И один исследователь.

— Черт возьми, — ругаюсь я. — Почему об этом не написали в вашей брошюре с указанием опасностей? «Внимание: помимо отсутствия доступа к интернету, студенты могут наткнуться на медведя, бешеного волка или добровольно уйти из жизни».

— Это не смешно, Сид, — говорит он холодным тоном.

Мои глаза расширяются.

— Я не считаю это смешным. Это ужасно. Разве не должны об этом сообщать? Разве это не должно попасть в новости?

— То, что происходит здесь, никогда не попадает в новости, если только Мадрона это не одобрит, — говорит он с горечью в голосе. — После третьей смерти мы установили меры предосторожности.

— Консультация психолога — это мера предосторожности? — спрашиваю я недоверчиво. — Без обид.

Это могло бы объяснить, почему он должен записывать все. Возможно, он просматривает записи в поисках признаков.

Надеюсь, черт возьми, он не найдет их во мне.

— Да, это так.

— Но ты только что сказал, что после третьей смерти начал проводить консультации. Когда же произошла четвертая смерть?

— Это был исследователь, пару лет назад, — тихо говорит он. — Это было… неожиданно.

Я качаю головой.

— Черт. Значит, тебя вызвали сюда только для того, чтобы попытаться уберечь студентов и исследователей от смерти? Я не давлю, ничего такого.

Он усмехается, его серьезное выражение лица немного смягчается.

— Нет, на самом деле. Я здесь не потому, что психолог. Я нейрохирург. Им нужен был специалист, когда они начали клинические испытания. Конечно, у меня есть лицензия на психологическую практику. Эти две области тесно связаны.

— Ты нейрохирург? — каким-то образом он стал для меня еще привлекательнее.

— Да, и я слышал все шутки про операции на мозге, поверь мне, — говорит он, слегка улыбаясь, снова продолжая идти. — Честно говоря, я больше предпочитаю психологию. Люди меня завораживают. Мозг сам по себе интересен, но именно люди, обладающие мозгом, ну, если быть сентиментальным, они придают моей работе смысл.

Я следую за ним, когда он сворачивает на узкую оленью тропу.

— Куда мы идем?

— Назад к корпусу, — говорит он, оглядываясь через плечо. — Завтрак обязателен.

— Честно говоря, я больше не голодна, — говорю я. — Я бы лучше поговорила с тобой.

Хочу узнать больше о самоубийствах.

Хочу узнать больше о тебе.

Он некоторое время молчит. Мы идем, опавшие ветки хрустят, а рядом с ольхой перекликаются малиновки.

— Хорошо, — говорит он. — Мы можем поговорить на моей лодке. Если ты не против, конечно.

Внутри меня вспыхивает радость. Он приглашает меня на свою лодку?

— Я не против, — говорю я, внезапно чувствуя себя ужасно застенчивой. Я снова прикладываю платок к носу, к счастью, кровотечение остановилось. — Умоюсь хотя бы, чтобы студенты не заметили кровь.

— Пообещай, что поешь, — говорит он. — Я приготовлю тебе завтрак.

— О, нет, серьезно, я не…

— Это не проблема, Сид. Я люблю готовить. И тебе нужно поесть. Это обязательное условие на сегодня.

Проходит несколько секунд, прежде чем я осмеливаюсь сказать:

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты любишь командовать?

Мы выходим на каменную дорожку, ведущую к причалу.

— Некоторым людям нравится, что я люблю командовать, — говорит он с ухмылкой.

Не спорю.

Я следую за ним вниз по трапу, из-за прилива он почти на одном уровне с лодкой.

— Фанат «Властелина колец», да? — говорю я, указывая на название лодки. «Митрандир» — эльфийское имя Гэндальфа.

— Только достойные замечают такие вещи, — отвечает он, легко поднимаясь на борт. — Полагаю, ты знаешь, что это значит «Серый Странник» на синдарине. До Мадроны я и сам был странником.

— Зануда, — бормочу я себе под нос.

Он смеется и протягивает руку, крепко сжимая мою ладонь. От его прикосновения по коже пробегают мурашки.

— Просто поставь ногу на ступеньку там. Вот так. Перенеси весь вес и поднимись.

Я отталкиваюсь от горизонтального бампера, свисающего с открытого выступа, а он помогает мне подняться на палубу. Только тогда отпускает мою руку.

— Добро пожаловать в мое скромное жилище, — говорит он, оценивающе глядя на меня. — Ты, кажется, уже чувствуешь себя комфортно.

— Не впервой, — отвечаю я. — Не то чтобы я часто бывала на таких шикарных парусниках, но мой отец был рыбаком.

Он улыбается:

— А, вот оно что.

Хотя он наверняка знает, чем занимался мой отец. Он уже упоминал о его смерти, а Майкл вчера вечером рассказал подробности.

«Ты, наверное, удивляешься, почему смерть так привязана к тебе».

От этой мысли меня пробирает дрожь.

— Все в порядке? — спрашивает Кинкейд.

— Прохладно, — отвечаю я. Отсюда, из гавани, солнце еще не поднялось над верхушками леса.

— Сейчас согрею, — говорит он, доставая ключ из резинового кармана с лебедкой. Вставляет его в деревянную дверь. — Кофе?

— Да, пожалуйста, — говорю я, пока он открывает дверь и отодвигает стеклянный люк, спускаясь внутрь.

Я следую за ним, спускаюсь на пять ступенек. Внутри тепло, слева сиденье и штурманский стол, справа небольшая кухня. Еще ступенька ведет в гостиную с диванами и двумя креслами вокруг обеденного стола, напротив — еще один диван. Дальше закрытая дверь, вероятно, капитанская каюта.

— Если нужно умыться, тут туалет, — говорит он, указывая на одну из трех дверей позади нас. — С электроприводом, так что ничего сложного, хотя, если ты привыкла к рыбацким судам, то, без сомнения, справишься с чем угодно. Я сделаю тебе кофе.

Благодарю его и захожу внутрь. Помещение небольшое, но удобное и чистое. Пользуюсь крошечным туалетом, ужасно стесняясь того, что он может услышать, хотя шум кофемашины быстро заглушает все звуки.

Закончив, мою руки, рассматривая мыло. Какое-то шикарное, с черно-белой этикеткой, как в постах блогеров. Принюхиваюсь к коже — пахнет прям как у богатого нейрохирурга.

Вытираю руки пушистым полотенцем с монограммой. Как будто я его уже видела, но вспышка быстро исчезает из памяти. Знаю, что не стоит, но приоткрываю зеркало, за которым скрывается шкафчик.

Осторожно роюсь внутри и достаю масло для умывания от корейской косметической компании, которое в «Сефоре» стоит целое состояние. Там есть тюбик крема для кожи «Ла Мер» — еще дороже.

«Роскошно», — думаю я. Но мне нравятся мужчины, которые заботятся о своей коже.

Любопытство берет верх, и я протягиваю руку за небольшой выступ. Пальцы нащупывают что-то еще. Достаю и держу перед собой.

Тюбик помады «Мак».

О.

Ох.

К горлу подступает горечь, когда я снимаю колпачок.

Помада ярко-розовая, похожая на ту, что красится Мишель. Нет. Это просто совпадение. Они не могут быть вместе. Это невозможно.

Подношу тюбик к свету, пробивающемуся сквозь наполовину задернутые створки над головой, и присматриваюсь внимательнее. Оттенок немного темнее, более утонченный и изысканный, чем у Мишель.

Но независимо от того, кому она принадлежит, помада в его аптечке, и теперь я понимаю, что и средство для умывания, и крем, вероятно, не его.

Черт. У него есть девушка?

Он женат?

«У вас ничего не было, — напоминаю себе. — Просто безобидная влюбленность и сны о сексе, которые ты не контролируешь. Но тебе лучше поскорее во всем разобраться».