Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

Я с трудом сглатываю и киваю.

— Да.

— Я все равно собиралась с тобой поговорить, — говорит она.

— О чем?

— Мне позвонили из Стэнфорда.

Я резко замираю.

Могу только смотреть на нее, пока она останавливается и поворачивается ко мне.

Лукаво улыбается.

— Ах ты хитрая маленькая сучка.

ГЛАВА 13

Я сглатываю.

Эверли смеется.

— Я говорю «сучка» как комплимент, хотя ты определенно хитрая. Не могу поверить, что ты лишилась стипендии и все равно решила лететь через всю Канаду, чтобы проверить, заметит ли кто-нибудь. У тебя есть характер.

Черт. Черт, черт, черт.

Мне кажется, что лес превратился в черную дыру, и я тону, нет пути выбраться.

— Боже мой, Сид, — говорит она мне. — Ты выглядишь напуганной. Да ладно. Я же прикалываюсь. Ты определенно доказала, насколько предана работе в Мадроне.

— Прости, — шепчу я. Это все, что могу сказать.

— Не извиняйся, — говорит она. — Хотя нет, не стоит так говорить. Твое извинение необходимо, и я это ценю. Но теперь все позади. Пойдем, отведу тебя внутрь.

Она берет меня за руку и тянет за корпус, мимо кедра, где я всегда вижу Кинкейда. Поднимаю взгляд на свое окно, гадая, что он видит, когда я там. Свет в моей комнате горит, значит, он ясно все может разглядеть.

Странная мысль, учитывая, что меня вот-вот отправят домой.

Я следую за Эверли в корпус, но вместо того чтобы подняться наверх, она ведет меня к дивану возле камина, где пламя едва теплится.

— Садись. Я разожгу огонь.

Она берет пару поленьев из корзины и бросает их. Они трещат и щелкают, искры разлетаются. Затем она подходит к термосу, берет кружку, кладет пакетик чая и наполняет ее.

Я смотрю на огонь, наблюдая, как поднимаются языки пламени, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Хочу упасть прямо здесь, свернуться калачиком и просто исчезнуть.

Эверли подходит с чаем и протягивает мне кружку.

— Ромашковый. Поможет уснуть после всей этой суматохи и согреет.

Обхватываю кружку холодными пальцами.

— Спасибо, — тихо говорю я.

— Знаешь, я считаю смешным, что они отобрали твою стипендию. Ты не сделала ничего плохого. Это он виноват.

Я морщусь, закрывая глаза.

— Отлично. Ты все знаешь.

— Сидни. Такое случается, — говорит она, садясь рядом и кладя руку мне на колено. — У тебя был роман с профессором. Ты не первая.

Бросаю на нее страдальческий взгляд.

— Я не знала, что он женат. Он никогда не носил кольцо, не упоминал жену. Он молча лгал.

— Мужчины лгут, — просто говорит она. — Особенно мужчины у власти. Они манипулируют.

Он точно это делал. О нас узнала дочь профессора Эдвардса. Она отправила мне гневное сообщение в Инстаграме, рассказав правду о своей маме и отце, после чего я впала в отчаяние. Я слишком много выпила, потом узнала его настоящий адрес и отправилась к нему, желая встретиться с ним лицом к лицу. Он открыл дверь, а я обзывала его всякими словами, только я была настолько пьяна, что несла чушь. Его дочь стояла за ним, снимая все на телефон. Она представила меня как пьяную одержимую преследовательницу.

Единственное, что меня утешало, — учебный год официально закончился, поэтому мне не пришлось возвращаться в кампус, чтобы видеться с ним на занятиях по химии или ловить на себе взгляды однокурсников. Я знала, что видео стало вирусным. И думала, что если просто буду держаться подальше от интернета, то смогу избежать всего этого.

А потом позвонили из администрации.

И на этом все закончилось.

— Мне правда жаль, — говорю я снова, мое чувство стыда такое же обжигающее, как огонь. — Мне не следовало приезжать сюда. Я должна была сообщить тебе. Прости, что притворялась. Я просто… я испугалась. Это не оправдание, но мне некуда было идти. Я потеряла все…

— Сид, — резко говорит она, хотя в ее глазах доброта. — Все в порядке. Я понимаю. Как я уже говорила, у тебя есть характер, и это правда достойная восхищения черта. Это признак смелости. Ты идешь на риск. Это показывает, что ты готова делать то, на что другие не готовы. Ты будешь лгать и обманывать, чтобы добиться своего. Твои амбиции сильны, а именно из-за амбиций получаются лучшие гении.

Я смотрю на свой чай, ожидая, когда упадет другой ботинок, и она скажет, что мне нужно вернуться домой.

— Все знают? — робко спрашиваю я. — А Кинкейд?

— Да, — говорит она. — Весь персонал знает об этом. — Она делает паузу, и я не смею взглянуть на нее. — Тебе действительно важно, что думает Уэс, не так ли?

Я не собираюсь отвечать на это. Делаю лицо как можно более безразличным. Последнее, что мне нужно, — чтобы она подумала, будто я интересуюсь Кинкейдом, как интересовалась профессором Эдвардсом. Конечно, у меня есть типаж: взрослый мужчина, умный, успешный в своей области, доминирующий в постели, со склонностью к веревкам, кнутам и старомодным унижениям и похвалам. Но такой Кинкейд только в моих снах.

— Я не хочу, чтобы обо мне плохо думали, — наконец говорю я ровным голосом.

— Они не думают, — говорит она. — Все думают так же, как я.

Я тяжело выдыхаю и делаю глоток чая. Он слишком горячий.

— Так у меня есть время попрощаться или ты отправишь меня следующим утром первым же рейсом, как Амани?

Она напрягается, и когда я смотрю на нее, хмурится.

— Нет, — затем качает головой. — Нет. Мы не отправляем тебя обратно, Сид. Ты остаешься здесь.

Мои глаза расширяются, в груди вспыхивает надежда.

— Ты серьезно? — она кивает. — Но почему?

— Из-за всего, что я сейчас сказала. Твои амбиции. Ты все еще амбициозна, не так ли? Ты все еще готова проявить себя, отдать себя фонду, оставить след в мире?

— Да?

— Я не верю тебе. Еще раз, с чувством.

— Да! — говорю я теперь громче.

— Хорошая девочка, — говорит она, пробуждая во мне потребность в похвале. — А теперь допивай чай и грейся. Скоро электричество дадут. Я пойду домой и посплю. Советую тебе сделать то же самое.

— Хорошо, — говорю я. Хотя думаю, что лучше бы я уснула на диване в общей комнате, чем вернулась в свою кровать. — Спасибо.

— Спасибо.

Она встает и смотрит на меня сверху вниз, затем протягивает руку и убирает прядь волос с моего лица.

— Какие красивые волосы, — говорит она. — Блонди тебе очень идет.

Я стараюсь не покраснеть и не отвергнуть комплимент.

— Помни, теперь ты часть семьи, — говорит она, выпрямляясь. — Ты часть Мадроны. Если ты когда-нибудь почувствуешь себя не в ладу с этим местом, просто напомни себе одну истину: не пытайся изменить курс, позволь курсу изменить тебя.

Затем она дарит мне милую улыбку и уходит, закрывая за собой дверь, оставляя меня наедине с потрескивающим огнем.

Облегчение мгновенно наполняет мое тело, и я практически растекаюсь по дивану.

У меня получилось.

Правда наконец-то вышла наружу.

Мне больше не нужно прятаться или беспокоиться.

«Ты в безопасности, — говорю я себе. — Самое страшное позади, и ты осталась».

Но почему у меня такое чувство, что я лгу?

— Боже мой, Сидни, с тобой все в порядке?

Чья-то рука энергично трясет мое плечо, заставляя меня поморщиться.

Я открываю глаза и вижу Мишель, которая смотрит на меня сверху вниз, ее глаза полны испуга, а ярко-розовые губы чуть приоткрыты. В комнате светло, и я моргаю.

— Все в порядке, — со стоном говорю я, садясь. Смотрю вниз и вижу флисовое одеяло, накинутое на меня, с вышитым в углу символом звезды, но я не помню, чтобы Эверли накрывала меня им.

— Мне позвать Дэвида? Или Эверли? У тебя голова болит? — Мишель машет руками, как птица.

— Я в порядке, — повторяю. — Вчера вечером я была с Эверли. Решила поспать здесь. Тут было… теплее. — Ей определенно не нужно знать, что произошло вчера вечером.