Артём+ Элла= приключения по эпохам. - Людмила Вовченко

уже в другой одежде. Ниже шляпы — едва заметный шрам у виска. Он обернулся — и их взгляды столкнулись.

— Вечером, — тихо сказала Элла. — Вечером — игра по-крупному.

— И там мы соберём веер по частям, — кивнул Артём. — И вернём его туда, где ему место.

— В Библиотеку, — уточнила она.

— Да.

Они пошли, не оглядываясь — каждый считал тени, отражения в витринах, шаги за спиной. Париж дышал быстро, как и предупреждала Матрона. И у обоих было странно ровное чувство: не страх — азарт.

---

Глава 5

За три часа до бала Библиотека отозвала их лёгким покалыванием браслетов. Дверь с лилиями открылась в гардеробную — но теперь ряды вещей высветили другой спектр: шёлка густых тонов, мушки из бархата, маски из тиса, веера из пера павлина.

— Кто я хочу быть сегодня? — пробормотала Элла. — Женщиной, которую нельзя не заметить — или женщиной, которой никто не поверит, что она опасна?

— Ты всегда обе, — отозвался Артём и тут же смутился собственной прямолинейности.

Она выбрала платье цвета ночи с едва заметной синевой, открытое на плечи, с корсажем, сидевшим так, будто его срастили с телом. Юбка — многослойная, но лёгкая: можно идти быстро, можно танцевать, можно — при необходимости — ударить. К платью — маска на половину лица, из тонкого кружева с блеском росы. На шею — тонкая нитка тёмных жемчужин.

Артём — светлый жилет цвета шампанского, чёрный фрак, тонкая маска-скоба, которую носили мужчины, желавшие «видеть больше, чем о них думают». В лацкане — крошечная лилия. Волосы чуть взъерошены — почти дерзость.

— Мы будем говорить как дворяне и двигаться как воры, — резюмировала Элла.

— И думать как библиотекари, — добавил он.

---

Отель де Субиз казался снаружи каменным кораблём. Внутри — море света. Лестницы взлетали парами, своды пели золочёным орнаментом, зеркала множили людей и их тайны. Музыка струилась — ровно, как сахарный сироп, и прятала за собой шёпот ставок и имен.

Их ввели как «графа и графиню де Сен-Реми». Артём держал локоть Эллы с лёгкой, почти трепетной нежностью — на неё смотрели мужчины. На него — женщины.

— Родинка у губы, — прошептала Элла и кивнула вправо. Дама в жемчугах смеялась так, будто хотела, чтобы её смех запомнили. В веере — не павлин, не перо марабу — перламутровая створка, чужая этому вечернему кокетству.

— Череп — у колонны, — ответил Артём. Перстень поблёскивал, хозяин пил не вино — воду, глаза бегали.

— «Учёный»? — Элла слегка наклонила голову.

— Вот он, — Артём завёл Эллу в танец, а взглядом указал на мужчину в сером, с портфелем под мышкой и ненормально гладкими ногтями. — Лектор Королевской академии, знакомое лицо. В его ладони — плоский футляр для миниатюры.

— Разделили артефакт на три части и чувствуют себя умнее всех, — вполголоса сказала Элла. — Сейчас будем собирать пазл.

Танец позволял подойти близко. Элла на повороте почти коснулась дамы с родинкой. Веер звякнул, когда их браслеты слегка задели друг друга. Дама обернулась — улыбка, как острый нож.

— Мадам? — Элла шепнула так, как шепчут в исповедальне. — У вас вещица, которой не место в этой толпе.

— Каждая вещица на своём месте, если её держит красивая рука, — парировала дама.

— Но некоторые предметы слишком горячие, — Элла улыбнулась краешком губ. — И обжигают.

В это время Артём подходил к «учёному»:

— Месье, ваш доклад об оптике был восхитителен. Уверен, у вас кристаллы в оправе лучше, чем у самого Рамсдена. Разрешите взглянуть?

Слово «Рамсден» щёлкнуло как пароль. «Учёный» невольно прижал футляр.

— Я… не ношу при себе ничего ценного.

— О, ценность — понятие растяжимое, — Артём слегка отступил, чтобы не загонять жертву в угол. — Иногда ценность — не вещь, а… дыхание зала.

— Вы странный, — отрезал тот и хотел уйти — но столкнулся с Перстнем. Тот уже заметил Эллу, его взгляд стал мокрым, как у волка, чуявшего кровь.

— Веер, мадам, — сказал Перстень слишком вежливо. — Он никогда не принадлежал вам.

— А вам — тем более, — парировала Элла и на долю секунды дала руке дрогнуть так, чтобы створка веера выскользнула в её ладонь. Движение было тонким, как дуновение, — и в следующее мгновение веер снова лежал у дамы… но уже без той самой пластины.

В музыке что-то сбилось. «Учёный» нервно сжал футляр и попятился к боковому выходу. Перстень заметил это, но рванул к Элле. Она отступила «по танцу» — раз, два, три — и вдруг исчезла в зеркале. Это не было магией: за зеркалом — узкий служебный проход, хитро вмонтированный в архитектуру.

— Лево, — бросила она через плечо, и Артём, не споря, вывернул туда, где сквозняк пах мокрым камнем.

В коридоре было темнее. «Учёный» шёл быстро и неслышно. Элла догнала его первой, прижала к стене, но не грубо — так, чтобы локти упёрлись в камень, а дыхание не сбилось. Лицо «учёного» оказалось близко — и вблизи было видно: он не трус. Он — азартный.

— Вы не понимаете, — сказал он тихо. — Это больше, чем веер. На пластинах — карта. Не земная. Политическая. Её рисовали не краской — распорядком.

— Кто давал распорядок? — спросил Артём.

— Та, кому служит король, — в его глазах мелькнула тень. — Если соберёте все пластинки, вы узнаете, кто на самом деле движет двором.

— Мы не для этого здесь, — сказала Элла. — Мы возвращаем вещи, а не тайны.

— Иногда это одно и то же, — ответил он, и в голосе было странное уважение. — Возьмите. Я устал быть курьером чужих воль.

Он протянул футляр. Внутри — вторая пластина с перламутром и тончайшей резьбой. Легче пуха — и тяжелее обещания.

Перстень ворвался поздно. Элла едва отступила, когда клинок царапнул камень у её плеча. Дальше всё было очень быстро: Артём ухватил противника за манжету, дёрнул так, что локоть пошёл против сустава; Элла вбила пятку в бок его колена. Клинок отлетел, тёмная маска съехала, и стало видно — у виска действительно старый шрам.

— Харон, — сказал «учёный» с тихой ненавистью. — Так тебя зовут среди своих. Перевози дальше — не меня.

Перстень — Харон — попытался плюнуть, но только