Андромеда - Ханна Ким

поймать чужой взгляд, но тот устремлен в сторону неба – все, что можно увидеть в окне, сидя на полу балкона. – Жизнь такая несправедливая штука, да?

Он не отвечает. Просто не знает, что сказать. Тэён, наверное, тоже, поэтому молча допивает бутылку, а Мингю – идет за новой. Чонхо, который бездумно крутится на компьютерном кресле, мгновенно прекращает это занятие и просяще заглядывает ему в лицо. Мингю качает головой – надеется, что его поймут без слов, – и открывает холодильник.

Он не особо запоминает, о чем еще они говорят с Тэёном в следующий час, – возможно, по той причине, что они ни о чем и не говорят. Просто сидят рядом на полу балкона, перекинув друг через друга ноги, и молча пьют соджу со вкусом винограда – тот, что Тэён любит больше всего, – курят и таращатся в сторону темного неба, на котором из-за ярких огней Сеула не видно ни единой звезды.

– В том мире было одно созвездие. – Мингю болтает на дне четвертой бутылки остатки соджу. – Почти в точности как наша Кассиопея. – Тэён поворачивает голову вбок, прислушиваясь к его словам. – Я всегда смотрел на него и думал, что оно, знаешь, без имени. Что никто его никак не назвал. Конечно же, у него наверняка было название в том мире, просто я его так и не узнал. Наверное, мне нравилось думать, что для меня это созвездие всегда будет чем-то куда большим, чем просто мигающие точки, названные в честь чего-то, что не имеет для меня смысла. Сейчас я думаю, что оно для меня – как ты. – Мингю улыбается. – Каким бы ты ни был, каким бы тебя ни видели другие, зови тебя так или иначе, что бы ты ни сделал… Для меня ты всегда будешь просто Тэён. Я не хочу вешать на тебя никаких ярлыков. Ты прекрасен и без них. И всегда будешь важен для меня.

Он поворачивает голову и встречается с чужим взволнованным взглядом.

– Что бы я ни сделал?

– Что бы ты ни сделал.

Тэён засыпает сразу же, едва падает головой на подушку, которая наверняка пропахла чужим шампунем. Обхватывает Мингю и руками, и ногами, пока тот сидит, упершись спиной в спинку кровати и методично перебирая рукой чужие волосы. Под ребрами растекается странное чувство – будто он уверен в том, что все будет хорошо, и одновременно с этим… Горечь. Такая сильная горечь, что она чувствуется на выдохе.

Чонхо заглядывает в спальню где-то спустя пятнадцать минут; видит спящего Тэёна, который пьяной коалой обнимает Мингю поперек туловища, прижавшись щекой к животу, и издает тихий смешок. Хочет уйти, но его подзывают к себе рукой, после хлопая по одеялу рядом. Чонхо присаживается на кровать и бросает взгляд через плечо.

– Как он?

– А то ты не видишь. – Мингю вздыхает; чужая голова приподнимается вместе с его грудной клеткой.

– Вижу. – Чонхо касается его плеча на пару секунд и собирается встать, но он перехватывает его руку и заставляет сесть обратно.

– Не уходи. Останься. Я не хочу сейчас… – Мингю мельком глядит на спящего Тэёна. – Я не могу сейчас без тебя.

Чонхо послушно залезает на кровать с ногами, ложится рядом и склоняет голову на его плечо. Пару минут наблюдает за тем, как он пропускает сквозь пальцы пряди чужих волос, а затем тянется рукой и отвешивает Тэёну легкий щелбан; тот ворчит во сне, хмурится и немного меняет позу. Чонхо тихо смеется, а Мингю даже ругаться на него не хочется.

Чонхо не спрашивает, о чем они говорили. Не спрашивает, о чем думает Мингю. Он просто оставляет едва ощутимый поцелуй на его щеке и засыпает, прижимаясь ладонью к его груди – в том месте, где бьется сердце.

Тэён уходит раньше, чем они просыпаются; оставляет после себя немытую кружку из-под кофе и легкий запах горького апельсина и гардении – парфюм, которым он пользовался последние несколько лет. Мингю грустно принюхивается к нему, моет кружку и предлагает Чонхо поехать в Инчхон, чтобы прогуляться у моря.

Копаясь в песке и перебирая мелкие ракушки, Мингю вспоминает тот вечер в Пусане, когда они с Чонхо упали в воду, не удержавшись на волнорезе. Вспоминает Дасом и ее длинные серьги цепочками, одна из которых теперь болтается в ухе самого Мингю, вспоминает Дахён, что сказала ему: «Я рада, что у него сейчас есть такие друзья». Он закатывает джинсы и заходит в воду по колено, лишь по-глупому улыбаясь на возмущение Чонхо, вопящего: «Сейчас же конец октября!»

Мингю поднимает взгляд к небу и думает, что да, неважно, какого оно цвета. Неважно, есть ли оно вообще. У него небо свое. Но для кого-то оно навсегда останется сиреневым, хотя его даже ни разу не видели.

Тэён пропадает почти на месяц. Мингю перестает звонить ему на второй день, а потом узнает от Чонхо, что тот взял досрочный отпуск, а потом – перевелся на удаленку. Мингю не донимает его сообщениями – лишь изредка присылает короткое «Надеюсь, у тебя все в порядке», после успокаиваясь, потому что сообщения значатся прочитанными, хоть и остаются без ответа.

Мингю честно понимает. Что Тэёну нужно время вдали от всех: разобраться в себе, разобраться в том, как быть дальше. Чем жить, быть может, кем жить. Для чего. И зачем. Мингю понимает. Поэтому заставляет себя не думать слишком много. У него получается целых две недели, а потом он записывается на уроки игры на гитаре – просто чтобы отвлечься. Чонхо идет вместе с ним. И это почти смешно – то, насколько они дурни и ни черта не понимают.

Месяц долгий, месяц почти тревожный, но в один день Мингю спонтанно едет на кладбище и находит иррациональное спокойствие внутри себя, сидя напротив могилы Сонёля. Могильный камень холодный, молчаливый, возвышается напротив почти неприступно. Мингю же спокойно. Он вспоминает о том, что светлое можно найти даже в темном, – прямо как Сонёль в те дни, когда похищал его из палаты и тащил во двор. Счастье живет даже в малом, и плевать, если оно – это просто посидеть на скамейке и помечтать о том, как поедешь на поле.

Мингю видел и поле, и море, и сиреневое небо. Мингю столько всего успел повидать, если подумать. И речь даже не о местах. Она о людях, о чувствах. О далеком и близком. Об этом мире и другом. Она – о самом Мингю.

Он не то чтобы забывает о своем дне рождения – не хочет