Андромеда - Ханна Ким

Тэён приезжает поздно; названивает в дверь долго и протяжно, но только потому, что Мингю стоит перед этой самой дверью и никак не может ее открыть. Пытается унять колотящееся сердце, придать себе спокойный вид. Не получается ни черта, и с этим приходится иметь дело.

– Эй, задрот! – орет Тэён с порога гостиной, предпринимая попытку докричаться до Чонхо; тот оборачивается, машет рукой и сразу же возвращает свой взгляд к экрану компьютера. – Вот говнюк, а я думал, мы тут посидим чинно-семейно.

Мингю благодарно улыбается себе под нос: знает, почему был Чонхо, да весь вышел – в кибер-реальность. Он достает из холодильника бутылку соджу – на всякий случай – и зовет Тэёна в комнату, которая, если честно, просто спальня, не более того.

– Вообще-то, сегодня пятница, – расстроенно выдает Тэён, – я вчера позвал Соён погулять на Итэвоне. Может, ты приоденешься и мы вместе махнем? Пускай Чонхо играет в свои игруньки, мы найдем себе развлечение получше.

Мингю коротко смеется – даже не нервно; прикрывает за собой дверь и качает головой, давая понять Тэёну, что ему стоит на какое-то время забыть о неудобных шутках. Бутылка соджу оказывается на комоде – по иронии прямо под рамкой на стене. Тэён, внимательно наблюдая за ним, присаживается на кровать и складывает руки на груди.

– Сказал бы, что ты меня пугаешь, да чем ты вообще напугать меня можешь.

Мингю достает из ящика папку вместе с письмом, лежащим поверх; не спешит поворачиваться. Он отсчитывает про себя от десяти до нуля. Делает это еще раз. Тэён позади скептически хмыкает, и отсчет обрывается на середине. Мингю понимает, что обратного пути нет.

– Прежде, чем ты возненавидишь меня, – начинает он, резко оборачиваясь; готов отстреливать словами направо и налево, пока силы есть. Лишь бы не молчать. – Я хочу, чтобы ты знал, что ты – самый близкий мне человек. И последнее, чего бы я хотел, так это чтобы тебе было больно.

Есть два Тэёна: тот, которого видят все, и тот, которого может увидеть только Мингю – да и то редко. Но он видит сейчас. Видит, как выражение чужого лица теряет все смешинки и становится сосредоточенным – быстро, резко, без предупреждения. Потому что Тэён знает, что, когда Мингю говорит подобное, все серьезно.

– Ну?

Никаких «в чем дело» и «что случилось». Просто «ну». Ему на короткий миг хочется заплакать, потому что… Потому что Мингю знает. Он знает все. И он знает Тэёна.

– За последние два года мы ни разу с тобой не говорили серьезно обо всем, что произошло. – Он решает, что нет никакого смысла протаптывать себе дорожку – в любом случае придется ломать ветки и продираться сквозь чащу. – И я не себя имею в виду, со мной все уже давно ясно. Я говорю о тебе.

Тэён мгновенно отводит взгляд, ведет плечами, и от взгляда Мингю не укрывается то, как он напрягается. Чувство вины – такое родное и любимое, сука, – мгновенно пускает новые ростки.

– А что я? Со мной все нормально.

На виске настолько сильно пульсирует вена, что он буквально чувствует это. Папка в руках начинает казаться неподъемной. Мингю заталкивает все свои чувства куда подальше и присаживается на пол напротив Тэёна, желая лишь одного.

– Я это уже сказал только что, но повторюсь: последнее, чего я хочу, чтобы тебе было больно. Но тебе будет, Тэён. Прости. – Мингю сжимает в руках папку с рисунками и заставляет себя. Заставляет, мысленно раздирая собственное сердце – своими же руками. – Я думал, что однажды ты расскажешь. Обо всем. Но сейчас я понимаю, что если нет – так даже лучше. Было бы. Потому что… – Он судорожно вздыхает. – Потому что уже не осталось никаких «бы».

– А вот теперь ты действительно меня пугаешь, – шепчет Тэён.

– Прости. – Мингю склоняет голову. – И, пожалуйста, знай, что ни я, ни Чонхо никогда не хотели от тебя ничего скрывать. Мы хотели другого – чтобы ты… – Он чувствует, как его лицо искажается. – Чтобы ты нашел свое спокойствие.

– Если ты сейчас же не перестанешь, я тебя, блядь…

Мингю рывком сует Тэёну в руки папку с рисунками, кладет поверх письмо. Заглядывает в глаза. Молча просит прощения, надеясь на то, что его поймут. Надеясь на то, что…

Тэён останется Тэёном.

– Что это? – Чужой голос ровный, совсем не дрожит.

– Рисунки, которые я нашел в своем столе спустя пару месяцев после того, как вернулся, – произносит Мингю таким тоном, будто уже через минуту его поведут на казнь, – и письмо, которое Чонхо стащил у… – Он медлит, не зная, какое слово подобрать. – У Мингю. – Сдается. – И которое боялся тебе отдать целый год. Потому что… Потому что… Блядь.

Тэён не двигается минуту или около того – немигающим взглядом смотрит на папку в своих руках. Мингю – морально разлагается, потому что если Тэён пока не знает, он – да. Он знает, он видел, он читал. И он чувствует себя мудаком. Не только потому, что скрывал, не только потому, что прочитал чужое. А потому, что не хочет делать то, что сделать придется. Хоть и не сейчас.

– Прости меня, – просит в который раз шепотом Мингю.

– Я скоро вернусь. – Тэён подрывается с кровати и хлопает балконной дверью.

Он, конечно же, не идет за ним. Давится так и не высказанным «Лучше чуть позже», потому что о каком «позже» может идти речь, если Тэён и так ждал целых два года.

Мингю ждет. Сидит на полу спальни, разглядывает рисунок покрывала на кровати. Один раз даже поднимается на ноги и выглядывает за дверь, чтобы посмотреть на Чонхо – не для того, чтобы проверить, здесь ли он все еще, а просто. Просто так, понятно? Просто чтобы спокойнее стало.

Спустя долгие полчаса Мингю понимает, что не дождется. Он раздвигает шторы, в которых до этого все путались, ленясь отодвинуть до конца, и таращится в сторону балконного окна. Там, рядом совсем, – огни многоэтажек через дорогу. А если высунуться наружу, можно рассмотреть парк с кроликами. Можно хоть до неба дотянуться, если постараться, но Мингю так плевать на это сейчас. Он выходит на балкон, и его сердце сжимается, потому что он понимает, что чувствовал Чонхо, найдя его здесь на полу с зажигалкой и конвертом в руках.

– Господи, – давится он словами, – блядь, эй, Тэён, эй.

Мингю был готов к этому (нет). Он знает, что делать (нет).

Тэён, свесивший голову себе на грудь, даже не