Ненаписанное богами - Кэти Роган

разных, черт возьми, библиотеках. — Моя мама вытащила меня из дома, — говорю я, возвращаясь к его вопросу.

— Маэра… Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Аэлрик проводит рукой по лицу, глядя на меня сквозь пальцы.

Воздух становится тяжелым и удушливым, как дым в тот самый день. Я никогда об этом не говорила. Но выражение на его лице искреннее, в нем настоящая растерянность. И та боль, что живет в его глазах, говорит сама за себя. А чувство, которое всегда возникает рядом с ним, снова окутывает меня. Чувство безопасности. Чувство любви.

— Мама вытащила меня до того, как они все сожгли, — слова вырываются из меня с тяжелым вздохом.

Он замирает. На комнату опускается неестественная тишина. Неспокойная, напряженная. Как будто мы в самом сердце бури. Или перед змеей, готовой к атаке.

Медленный, ползучий ужас распространяется по его лицу.

— Твой дом, — шепчет Аэлрик.

Я резко киваю. Он закрывает глаза, но я успеваю увидеть вспыхнувшую в них ярость. Аэлрик глубоко дышит через нос, а я наблюдаю, будто со стороны, как его крепкие кулаки сжимаются и разжимаются снова.

Я должна бояться.

Но все, что я чувствую, это уверенность, что нахожусь там, где мне и положено.

Рядом с ним.

Глава 4

Аэлрик

Возьми себя в руки. Не пугай ее.

Я открываю глаза, боясь увидеть, что она все еще стоит, обхватив себя руками, впиваясь ногтями в кожу и вжимаясь в угол, как загнанное животное. Но вместо этого она опускает руки и перебирает пальцами перья на своем изысканно украшенном платье. Маэра наклоняет голову и внимательно меня разглядывает.

Я не могу читать ее эмоции так же хорошо, как у других, хотя это один из даров Альторов. В этом и есть мучительная ирония, ведь я мог чувствовать ее задолго до того, как проявились мои способности. Теперь же… она словно под щитом. Та милая, наивная девочка из моего прошлого исчезла, а вместо нее появилась женщина, выстроившая вокруг себя настоящую крепость.

— Они сказали, что сожгли дом после того, как все умерли от долгой лихорадки. Чтобы остановить распространение болезни, — объясняю я, стараясь говорить спокойно. Чтобы не дать голосу сорваться, не выдать бушующее внутри пламя, то кровавое неистовство, которое хочется обрушить на собственную семью. Я не сомневаюсь, что это дело рук моих родителей. Пока они думали, что Маэра — всего лишь игрушка, просто любовница, все было в порядке. Но когда выяснилось, что я — Альтор, моя семья захотела от нее избавиться. Никаких отвлекающих факторов. Это официальная позиция партии Альторов. Они бы не захотели рисковать потерей чертовой чести иметь в качестве элитного воина собственного сына.

Глаза Маэры широко раскрываются, но это единственная ее реакция.

— Ты не получил мое письмо, — это звучит вовсе не как вопрос.

— Какое письмо? — все равно отвечаю я из-за своего бурлящего любопытства.

Она плотно сжимает губы и впервые с тех пор, как я вошел в комнату, отводит взгляд и смотрит в пол. Ненавижу, когда она так делает. Я сокращаю расстояние между нами и осторожно — очень осторожно — поднимаю ее подбородок кончиком пальца, заставляя снова встретиться взглядом. Маэра не вздрагивает от моего прикосновения, а мое сердце замирает.

— Какое письмо, Маэра? — повторяю я.

— Теперь это не имеет значения.

Я делаю еще один неуверенный шаг и наклоняю голову, чтобы наши лбы соприкоснулись. Ее нежная кожа словно бальзам для моего измученного сердца. Ее запах — это дом. Не просто место, а именно она сама, воплощенная в воспоминаниях.

— Для меня имеет значение, — шепчу я ей. — Все, что связано с тобой, имеет значение.

Маэра прижимается ко мне сильнее, и я обнимаю ее в ответ. Она колеблется лишь на миг, а потом обвивает руками мою шею и прячет голову у меня на груди. Так, наверное, ощущается Сол'ваэлен — обитель богов. Совершенство.

Мы стоим так, обнимая друг друга, пока в воздухе не появляется запах соли. Я слегка отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее. Беззвучные слезы текут по ее щекам, размывая черную сурьму вокруг глаз.

— Моя Маэра, — шепчу я и вытираю мокрые дорожки на ее лице большими пальцами. На них остаются следы сурьмы. И вдруг до меня доходит, что поначалу она испугалась меня.

— Ты думала, что это сделал я, — говорю я. — Ты думала, что я причастен к этому.

Она морщится, но не отрицает. Это больно. Больно, как предательство.

— Как ты могла так подумать, Маэра?

Она опускает глаза, уставившись на мою грудь, и начинает теребить пальцами пуговицы на моей тунике. Она всегда так делала — теребила пуговицы, края рукавов, кончики волос. Наблюдать за этим теперь почти утешительно, это движение привычное и такое родное.

— Твоя мать… — ее голос срывается, и я терпеливо жду. Я ждал так долго. — Твоя мать была очень убедительна, — наконец говорит она. — Наверное, она перехватила письмо. Я пыталась отправить тебе его, пока ты был в Кузнице.

Мне снова становится все ясно. Кузница — это обязательная военная подготовка и обучение выживанию, которые проходят все мальчики Фараэнгарда с восьми лет, живя в казармах восемь месяцев в году. Маэра ни разу не пыталась отправить письмо за все двенадцать лет, что я был на тренировках. Что могло быть настолько срочным, что она пыталась связаться со мной таким образом? Что мои родители… Святая Серефель.

— Что было в письме, Маэра? — пытаюсь узнать снова.

Но она опять прячет лицо в мою тунику и качает головой.

— Не сейчас. — Ее голос звучит глухо сквозь ткань.

Она сжимает руки на моей шее, притягивая ближе.

Я тяжело выдыхаю и крепче обнимаю ее.

— Хорошо, — шепчу я ей на ухо. И просто обнимаю ее, похоже, именно это ей сейчас нужно. В голове роятся мысли, вихрь сомнений и страхов, каждая ударяет сильнее предыдущей, оставляя меня без сил. Мои родители пытались убить Маэру. Она сказала, что мать успела спасти только ее, а значит, отец и бабушка погибли. Где она жила все это время? Почему оказалась здесь? Работает любовницей у кого-то из фараэнгардской знати? С каждой новой мыслью мои руки сжимают ее все сильнее.

Она сказала не сейчас. Но это может быть единственное «сейчас», которое у нас есть. Это не может быть правдой. Я не могу узнать, что она жива, обнять ее, а потом отпустить.

— Ты меня душишь, Аэлрик, — произносит она сдавленным голосом, будто я причиняю боль. Черт. Я ослабляю объятие и склоняю лоб к ее лбу.

— Ты стала выше, — шучу я,