Встречная-поперечная - Антонина Циль

— Конечно, — хладнокровно пообещал Возгонцев.

— И ты отберешь меня у Змея?

— Уже отобрал.

В подтверждение его слов с руки Саши слетел и опустился на пол широкий кожаный браслет. Маша смотрела на него, не до конца понимая суть происходящего. Дело в том, что браслет сей сделан был из змеиной кожи и прежде, судя по удивленным взглядам, которыми обменялись присутствующие, никто его на руке у девочки не замечал. Маша тоже видела его в первый раз, хотя сама неоднократно повязывала на запястье Саши бисерные плетенки.

— Я же говорила, что он есть, — обиженно пожаловалась Сашенька. — А никто мне не верил. Я потому и браслетики плела, чтобы вот этот скрыть... гадкий! Это хорошо, что ты меня нашел, граф Алексей Возгонцев. Я боюсь змей. И маменька расстраивалась. Я сказку читала про Полозову невесту. Она грустная. Я не хочу под землю.

— Дай мне руку, — попросил Возгонцев у Саши.

Та смело протянула ему ладошку. Они соприкоснулись пальцами, и над их руками мелькнуло и погасло тайное поперечное слово.

— Обручились, — охнула понявшая смысл руны Маша.

Полоска кожи на полу зашипела, обуглилась и превратилась в пепел. Ульяна Денисовна пробормотала что-то и осела в кресло, разрыдавшись.

— Маменька! — удивленно воскликнула Саша, подбежав к Томилиной. — Почему вы плачете? Все так чудесно вышло! Больше Змей надо мной не властен!

Ульяна, сквозь глухие рыдания, промолвила:

— Я знаю, доченька. Я не грущу, я радуюсь.

Позже, когда Сашу увели, Томилина дала объяснения. Змей явился к ней во сне, когда Сашеньке было всего два года. Сразу после этого муж Ульяны захворал и начал чахнуть. Сначала она не связала болезнь супруга со сном, но, работая у князя Андрея уже после смерти мужа, прочитала несколько книг из библиотеки князя.

— Я не видела его лица, — рассказывала вдова глухим голосом, — но Змей сказал, что моя дочь особенная, одаренная великими силами природы и что рано или поздно он за ней придет. Что это великая честь для нас, а мой муж… всего лишь необходимая жертва. И тут... книги о Полозе. Книги, легенды местные, кто же о них не слышал? Я боялась... Как же я боялась! Когда Мария Петровна приехала, я даже не подозревала... А потом... еще больше испугалась.

— Все теперь хорошо, — твердо проговорил Возгонцев. — И мое предсказание сбылось, и для Саши, видно, была приготовлена лазейка.

— Возможно, во время разговора со Змеем, вмешалось Поперечье, подложило соломки, — заметила Маша. — Так бывает. Саша очень близка к природе. Вы это увидите в ее рисунках и набросках с узорами. Это… руны, она их видит.

— Значит, это действительно она, — глаза Алексея загорелись мягким светом.

— И что теперь? — Томилина с надеждой подняла глаза на будущего зятя.

— Теперь? Ждать. Зловещие узы разорваны, но Саша должна как-то помочь Марье Петровне и Ивану Леонидовичу.

Маша вздрогнула, когда ожерелье из серебра и ледяных сапфиров коснулась ее шеи.

Иван застегнул замочек. Его подарок, семейное ожерелье Левецких, красиво легло в скромный вырез воздушного бального платья. И всем-то он был хорош, этот подарок, и вручен торжественно в старинной же бархатной коробке за семейным ужином. И князь Андрей даже прослезился.

Но Маша при всем своем желании не смогла бы сейчас оценить великолепие камней и тонкость плетения. Ожерелье казалось ей бутафорией, еще одной деталью неподходящего ей образа. Маша вздохнула, и Иван вздохнул вместе с нею, вполне правильно истолковав выражение лица невесты.

— Машенька, — княжич беспомощно развел руками, — я бы сам охотно остался в Приречье, с тобой, но ты же все понимаешь. Губернатор собственнолично нас пригласил, и повод для отказа должен быть серьезным... я таковой так и не придумал.

— Ну и ладно, — согласилась Мария Петровна. — Врать все равно нехорошо. В «Удолье» остались люди Возгонцева из его «Дикой Охоты», Ульяна Денисовна и Саша под защитой. И я спокойна за них. Да и Любаша расстроилась бы. Я обещала, что не буду отходить от нее далеко на балу. Она почему-то волнуется.

— У Любы весь светский опыт сводится к посещению больниц и школ, — подтвердил княжич. — Так уж сложилось. Ни сестра, ни я к шумным развлечениям не тяготеем.

— И я весьма этому рада... — подхватила Маша, улыбнувшись. — Впрочем... — она хитро прищурилась отражению Ивана в настольном зеркале, за которым прихорашивалась к балу, — время еще покажет, насколько силен в нас дух затворничества. Я вот, скажу честно, в столице тайно мечтала побывать на балу.

— Ты? — рассмеялся княжич. — Как-то не верится.

— Да-да, но… — Маша поправила ожерелье, которое нагрелось от ее кожи, — не так, чтобы оказаться в центре внимания. А тут... пересуды эти, сплетни... Нет-нет, Ванюша, это я так просто жалуюсь, а на деле все выдержу. Ведь это… бал. А на балах положено веселиться. Клянусь, что буду веселиться изо всех сил.

— Вот и славно, — с облегчением проговорил Иван Леонидович. — Мне ведь гораздо страшнее не пустые разговоры за спиной, а оставить тебя в доме одну. Хоть Алексей и подтвердил, что пути для нечисти в «Удолье» закрыты, мне как-то... не по себе. Что еще он выдумает, этот Лучинский?

Княжич поймал себе на мысли, что ему гораздо легче думать и говорить о Змее как о человеке, о своем враге. После того как Возгонцев пересказал разговор с Абрамцевой, все для Ивана встало на свои места.

Стало понятно, как лидер бунтовщиков все эти годы скрывался от закона. Развлекался, значит. Прикрывался политической деятельностью, внушал мысли о свободе и равенстве своим последователям, а сам просто, грубо говоря, жрал – питал свою ложную плоть, занимая чужие тела.

Ведь надо же как все обернулось! Столько лет Иван Леонидович гонялся за убийцей своих родителей, а он сам к нему пришел – и теперь хочет отнять у Левецкого любимую женщину. В этот раз Иван его не упустит.

Перед балом Иван практически не спал, посвящая время чтению литературы, позаимствованной у поднаторевшего в таких делах Возгонцева. Не то чтобы много узнал, но понял суть тварей вампирического характера. Ты выдавали себе за людей, но чувств, вроде любви и привязанности, не испытывали. Зато питались человеческим страхом, отчаянием... и кровью.

План, предложенный Возгонцевым, Левецкому категорически не нравился, хотя сама Маша заняла позицию графа. Умом он понимал, что