Перепрошит тобой - Жаклин Хайд

Не в силах думать и полностью отдавшись ощущениям, я издаю разбитый стон, а по моему телу бегут мурашки.

С каждым его размеренным, но неумолимым толчком я задыхаюсь. Я не могу ничего поделать, могу лишь цепляться за него, пока он уничтожает мое тело для всех мужчин, что будут после него.

Глава 26

БЕРНАДЕТТ КРЕНШОУ



Я морщусь, приходя в себя. Сознание затуманено и вязко, пока не наступает ясность, и я понимаю, что нахожусь не в своей кровати.

Я в кровати Фрэнка.

Сердце пропускает удар, а затем начинает колотиться чаще. Я приоткрываю глаза и вижу, что в комнате Фрэнка совершенно темно, а в голове проносятся картины всего, что случилось на этом ложе ранее.

Я помню, как была измотана и опустошена, и как из последних сил боролась со сном, пока Фрэнк донимал меня, требуя выпить стакан воды. Он заставил меня осушить его до дна, прежде чем позволил рухнуть на его подушки.

Мне требуется мгновение, чтобы сориентироваться. Я поворачиваю голову и вижу, что его глаза закрыты, а черты лица сглажены спокойным сном.

Черт.

Который час?

Я зеваю, рот широко растягивается, а затем расслабляется, дремота угрожающе затягивает меня обратно. Я оглядываюсь по сторонам, и взгляд натыкается на массивную руку, лежащую у меня на животе. Чувство тепла и безопасности накрывает меня с головой. Этот теплый кокон, в котором я нахожусь, зажатая между объятиями Фрэнка и мягкими одеялами, мешает мне оставаться в сознании.

Какого черта я делаю?

Я должна убраться отсюда.

Я для себя установила правило — никогда нигде не оставаться на ночь. Это избавляет от множества проблем. Никаких неловких прощаний, никаких намеков на повторные свидания, которым не суждено состояться, никакой драмы. Только секс, никаких обязательств.

Фрэнк вздыхает во сне. Его пепельно-русые брови резкими чертами прорезают мужественное лицо, а обычно угрюмый и плотно сжатый рот теперь расслаблен и спокоен. И я не могу не заметить, как чертовски красив он сейчас.

Я медленно приподнимаюсь и разворачиваюсь, чтобы выбраться из кровати, не разбудив его. Вытягиваю одну ногу и потихоньку продвигаюсь к краю, стараясь не шевелить одеяло.

Прямо как Золушка, ведь это было лишь на одну ночь. Пора делать ноги.

В голове всплывает воспоминание о том, что случилось в прошлый раз, когда я осталась ночевать в постели мужчины, и об обещании, которое дала себе так много лет назад.

Я снова оглядываюсь на Фрэнка с горьким желанием, чтобы все было иначе, и волна собственнического чувства прокатывается по мне. Мне не хочется уходить. Но я не могу остаться.

Я в полном смятении, в груди словно тяжелый ком. Я сдерживаю вздох и приподнимаюсь, чтобы соскользнуть с кровати.

Я проклинаю эту долбаную высокую кровать, когда практически падаю с нее, вставая на ноги.

Крадусь по густому ковру, хватаю очки с прикроватной тумбочки и начинаю по пути к двери Фрэнка натягивать на себя одежду. Затаив дыхание, поворачиваю дверную ручку и, слава богу, она не издает ни звука. Выхожу в коридор и направляюсь к своей комнате.

Каждое движение напоминает о прошлой ночи и тех немыслимых позах, в которые я изгибалась, в мышцах отзывается ноющая боль, но после нескольких шагов я расслабляюсь, опускаю плечи и пытаюсь идти естественно.

— Ты куда это собралась? — раздается сзади голос Фрэнка.

Я мгновенно столбенею со скукоженным лицом. Блядь. Растягиваю губы в улыбке, поворачиваюсь к нему на носочках, и смущение от того, что меня поймали, резкой волной прокатывается по всему телу.

— О, привет, большой парень. Прости, если разбудила. Я просто иду к себе в комнату, принять душ, — говорю я ему, а по коже пробегают мурашки от того, как его взгляд вспыхивает оранжевым, озаряя темный коридор.

— Мне вчера правда очень понравилось, — выдыхаю я, чувствуя себя невероятно неловко под его пристальным взглядом.

Наконец он двигается, делая шаг в мою сторону. Я прикусываю губу, заставляя себя оставаться на месте, пока он приближается ко мне по коридору.

Я замираю, ощущая, насколько он чертовски огромен. Он заслоняет все, нависая надо мной словно великан.

— Сейчас три часа ночи, — его голос хриплый, будто гравий.

— О, отлично. Тогда, может, я успею поспать после душа и потом проверю Эдгара, — говорю я. Желудок делает сальто, я едва сдерживаюсь, чтобы не заерзать, пока его взгляд становится жестче, а губы сжимаются в тонкую линию.

— Я покормил его, пока ты спала, — говорит Фрэнк, и у меня подкашиваются ноги.

— Эм-м, спасибо. Это было невероятно круто, и мы увидимся позже, ладно? — выпаливаю я и, не дожидаясь ответа, юркаю в свою комнату, захлопывая дверь, прежде чем успею опозориться и умолять его вернуть меня в постель.

Сердце колотится так, словно хочет выпрыгнуть из груди. Взгляд падает на Эдгара Аллана Лапочку, развалившегося в изножье кровати и подергивающего хвостом.

Я хмурюсь, протягиваю руку, чтобы погладить его мягкую шерстку, и замечаю, что он выглядит свежим и ухоженным. Когда я чешу ему животик, из груди кота доносится довольное урчание, и до меня доходит: он такой мягкий, потому что Фрэнк его вычесал.

Я стону и шлепаю себя ладонью по лбу.

Он покормил и причесал моего кота. Он даже заставил меня выпить стакан воды, прежде чем позволил отрубиться прошлой ночью, — после того как подарил мне столько оргазмов, что я сбилась со счета, особенно под конец, когда они начали сливаться в один сплошной вихрь.

Фрэнк Штейн превращается в того, в кого я могла бы с невероятной легкостью влюбиться. И, черт возьми, страшнее этого, наверное, нет ничего. Может, это Стокгольмский синдром? Или просто лучший член, что был в моей жизни? Но одно ясно точно: со мной явно что-то не так, если я начинаю думать, что похититель моей лучшей подруги может быть идеальным парнем.

ФРЭНК Н. ШТЕЙН



Мои пальцы дергаются, пока я мечусь по гладкому каменному полу своего подземного убежища, пытаясь обуздать гнев, прежде чем я невольно устрою на поверхности очередную погодную бурю. Тихий звук трения джинсы разносится эхом по холодному залу. Мускулы напряжены от сдерживаемой ярости, я сжимаю в ежовых рукавицах свою силу.

Она обращалась со мной так, будто я просто идиот, греющий ей постель ради ее удовольствия

Меня отвергла человеческая женщина.

Отмахнулась от меня.

Бесит то, что я не могу думать ни о чем, кроме ее мягкой сладкой плоти, ее изгибов, ее стонов и криков… Эта мантра в моем мозгу не