Суккуб для наследника - Екатерина Александровна Оленева

class="p1">Николь вдруг обнаружила, что мама, молодая и прекрасная (ещё моложе и прекрасней, чем запомнилась) стоит рядом и улыбается. Она не старше самой Николь. Выглядит, точно фея в лёгком белом платье.

Боль пронзила сердце.

— Ты мне снишься, — с горечью выдохнула Николь. — Это всего лишь сон. Когда я проснусь, тебя не будет рядом.

— Я всегда рядом, котёнок, — с нежной, грустной улыбкой проговорила мама. — Теперь я живу в этом домике для фей. И знаешь? Он не такой уж и классный, как мне казалось, — засмеялась она.

— Ты не можешь из него выйти? Что ждёт нас на Той Стороне?

— Дороги. Их много. Они ведут в разные места. По одним можно идти, по другим — нет.

— А ты решила жить в хрустальном домике?

Мама улыбнулась и ласково коснулась гладкой ладонью щеки Николь.

— Ты ничему меня не научила! Ни о чём не рассказала! Как же так?..

— Я пыталась тебя уберечь.

— Отчего?.. От знаний? Но без них я совсем беззащитна.

— Прости, — с горечью прошептал голос. — Я люблю тебя, а любовь ослепляет. Она порождает страх. Страх мешает идти. Мне казалось, что, если я откажусь видеть проблему, она исчезнет. Иногда это работает. Я не учила тебя своему ремеслу, потому, что надеялась — проклятие тебя не коснётся. Я хотела для тебя человеческой жизни. Счастливой и простой.

— Но я же не человек!

— Но — я человек. Прости, котёнок.

Десятки тонких, маленьких колокольчиков пели и пели. Образ матери стал таять среди цветных пятен.

— Подожди! Не уходи! Мама!

Столько нужно было сказать, столько — спросить, но сон развеялся, как дым. Стремительно и бесповоротно.

Николь попыталась удержать ускользающий образ, но ухватилась за чьи-то плечи.

Шелковистый материал рубашки под пальцами сминался, скользя по гладкой коже. Тело под рубашкой было горячим.

Словно колеблющаяся, нестойкая лиана, Николь оплелась вокруг внезапной опоры. Свет, тот самый, из сна — нежный, перламутрово-радужный, — прошивал два тела насквозь, сшивая, как иглой. Николь казалось, будто каждая клеточка её тела превратилась в магнит. Её тянуло и вдавливало голодом в каждую впадинку, в каждую выпуклость. Каждое прикосновение было сладким, как полноценный оргазм.

Николь застонала, не в силах сдерживаться, подставляя губы под поцелуи.

Дыхание как сладкая вода. Вода, полная лёгких бликов, разбрасывающая солнечных зайчиков по сторонам не хуже хрустальной люстры. Только теперь эти блики разлетаются внутри её тела, разрастаясь, ветвясь и ширясь.

Имя им — Жажда. Жажда, способна выжигать песок до стеклянного звона, обращая песок в хрусталь.

Второй сон, в который провалилась Николь, очнувшись от первого, был по-своему сладок. Не менее, чем первый.

Её пальцы вцепляются в чьи-то плечи. Она пытается удержаться, чтобы не утонуть. Николь кажется, что она на грани — вот-вот упадёт. Или — полетит?..

Николь казалось, что она распадается на части, но это было сладко и приятно. Упоительное ощущение полёта…

Но в какой-то момент галлюцинация развеялась и Николь обнаружила, что сидит верхом на Дианджело, оседлав его бёдра. И они — целуются! Горячо и жадно.

Чёрт возьми — это не сон!

Осознав, что происходит, она кубарем скатилась с его тела, а, заодно, и с кровати. Машинально, интуитивно — со всей силы! — она отвесила ему пощёчину, да так, что у самой ладонь заныла.

У Дианджело голова мотнулась, как у тряпичной куклы:

— Эй! Ты чего? — схватился он за щёку.

В огромных глазах отразилась обида.

Николь поспешно завернулась в халат. Она была смущена, испуганна и, как следствие, разгневанна. Поэтому зашипела разъярённой коброй:

— Немедленно вылезай из моей кровати!

— И не подумаю. Мне и тут вполне удобно, — демонстративно вытягивается он на её подушках.

— Как ты посмел забраться ко мне в постель⁈ У меня просто нет слов. Неужели в этом доме нигде нельзя чувствовать себя в безопасности?

— Сколько драмы! Тебе ничего не угрожало кроме хорошего секса. Знал бы, что ты такая горячая штучка — забрался бы в твою постель раньше, — вызывающе ухмыльнулся он.

— Я спала.

— Что сказать? Когда ты спишь, ты более отзывчивая и добрая. В следующий раз постараюсь не будить тебя подольше.

— Я не стану больше тебя терпеть. Убирайся. Немедленно.

— Ладно-ладно, не кипятись, — поднял он руки в примиряющем жесте. — Но, во-первых, это мой дом.

— Дом твой, — согласилась Николь, — а постель — моя. Забравшись в неё, ты пересёк все возможные красный линии.

— Не смеши. Нет тут никаких красных линий.

— Я могу счесть это попыткой изнасилования.

— Ой, ну вот прям… Хорошо. Сочти. Но, вообще-то, я зашёл поговорить.

— Поговорить?.. — с сарказмом протянула Николь.

— Поговорить. Но ты спала. Казалось, без одеяла тебе холодно, и я всего лишь хотел поправить одеяло…

— Поправить одеяло? — ещё насмешливее и недоверчивее протянула Николь.

— Именно! А ты вцепилась в меня, как клещ! Не оторвёшь, даже если захочешь.

Краска ударила Николь в лицо:

— Я же спала!

— Да, помню, помню. Мне кажется, мы это уже обсуждали?

— Значит, я клещ⁈

— Нет! Я не это имел ввиду. Хотя… я, признаться, ничего не имел против. Даже — за. Всегда рад повторить.

— Убирайся из моей постели! — налетела на него Николь фурией, колошматя, куда попадёт.

— Всё! Всё! Уже ушёл, — скатился он с другой стороны и теперь кровать разделяла их. — Вот! Довольна?

— Буду довольна, когда ты и из комнаты уйдёшь!

— Чего ты разошлась-то? Не понимаю. Хотя, вру — понимаю, конечно. Неудовлетворённые женщины — они злые. Как и мужчин, кстати.

— Ты — злой?

— Я несчастный. Тебе следовало проснуться попозже. Нам обоим от этого было бы только лучше.

Схватив подушку, Николь запустила ею в Дианджело. Ловко перехватив ту за уголок, блондин отправил оружие в обратный полёт.

— Ах, ты мерзавец! — зарычала Николь.

— Это почему же?

— Потому! — пыталась она огреть его по непутёвой, хоть и красивой голове, целясь всё тем же орудием.

— Хотелось бы конкретики.

— Сейчас! Будет тебе конкретика! Как ты смеешь вваливаться в мою комнату? Целовать меня!

— Клянусь, ты первая начала.

Он с кошачьим проворством увёртывался от её размашистых, увесистых, пушисто-мягких ударов.

— Ты самонадеянный, самоуверенно-наглый, невыносимый тип!..

— Ты плохо меня знаешь. На самом деле я застенчив, закомплексован и нерешителен.

— Ты трахаешь девчонок!

— А ты хотела бы, чтобы я трахал мальчишек?

— Ты не женишься на них!

— Тебя это огорчает? Или это твой ультиматум?

— Ты нарываешься на неприятности где только можно!

— Я стараюсь — это правда.

— Как ты смеешь после всех твоих шлюх тянуть ко мне грязные лапы⁈

— Наверное, я всё-таки не так застенчив, как мне бы того хотелось. И ты права — я, всё-таки, наглый.

Она загнала его в угол и Дианджело,