Артём+ Элла= приключения по эпохам. - Людмила Вовченко

Глава 21. Эпилог

Утро в Библиотеке всегда начинается тише, чем в мире за стенами. Сначала просыпается Сердце — прозрачная сфера под куполом, — вздыхает, настраивает свой невидимый метроном, и только потом оживают залы: лампы разгораются янтарём, стекло витрин светлеет, на каменном полу появляются первые шаги.

Сегодня первые шаги — их.

Элла идёт босиком, тёмные волосы забраны в высокий хвост, на плечах — светлая рубашка, на бёдрах — шорты, от которых у Артёма по-прежнему слегка сбивается дыхание. В руке у неё — две кружки. Кофе пахнет корицей и чем-то ещё — домашним, хотя у них дома вмещает полкосмоса. Артём следует рядом, одной ладонью держит папку, другой — её пальцы. Пальцы тёплые, уверенные. Держат крепче, чем любые ремни безопасности.

— Температура стабильна, — бормочет он, кивая на мерцающие индикаторы Сердца. — Раковина синхронизировалась с опорными узлами. Вчерашние скачки на третьем крыле исчезли.

— Прекрасно, профессор, — лениво отвечает Элла. — Теперь можно жить. И — не падать в стены.

— Это было один раз, — машинально возражает Артём и, конечно, спотыкается о ступеньку. Она ловит его за ворот рубашки, не проливая ни капли кофе.

— Угу. Один раз в день.

Он улыбается. Она отвечает тем же. Их утренний ритуал: немного науки, немного сарказма, много взгляда, который всё объясняет без слов.

Вчера они вернулись с моря — пахнущие солью, обожжённые ветром и какими-то смешными, слишком человеческими деталями: песчинка в ботинке, мокрый подол рубашки, спутанный узел на поясной сумке. «Домой?» — «Домой». И Библиотека правда встретила их, как дом. Сферы перестали дрожать, коридоры встали на место, даже призрачный Хранитель перестал морщить бровь и, кажется, выучил их имена.

Сегодня — первый день без срочных прыжков. Они позволили себе роскошь медленного утра. Элла поставила кружки на низкую тумбу и потянулась, расправляя плечи, как расправляют крылья. Артём, не скрывая, любовался.

— Хватит смотреть, — сказала она, не поворачиваясь. — А то опоздаем на собственное счастье.

— На какое?

— На запланированное. — Она кивнула на стеклянную стену. Там, на стыке галерей, кто-то вывесил небольшую табличку: «Читальный зал имени Нептуна — временно закрыт на стабилизацию». — Пятнадцать минут — только наши. Потом придут новенькие.

Новенькие появились неделю назад — двое стажёров: длиннорукий рослый парень, который пытается говорить как Артём и ловит на себе все полки, и коротко стриженная девушка, которая смотрит на Эллу, как на икону, и сбивает ей ритм апперкотами из восторга. Учить их неожиданно приятно. В этих людях узнаёшь себя — в лучших местах и в самых смешных.

— Кстати, — вспомнил Артём, — я сделал тебе подарок.

— Опасно звучит.

Он достал из папки плоскую коробочку, открыл. На чёрной замше лежал тонкий, почти невесомый браслет. Серебро было выгравировано узором волны; по внутреннему ободу тянулась едва заметная дорожка сенсоров.

— Функция? — прищурилась Элла, но пальцем уже коснулась металла.

— Простейшая защита от несанкционированных проходов и, — он кашлянул, — от неожиданных падений в порталы. Удобно на тренировках. И… — он запнулся, улыбнулся неуверенно. — Красиво, по-моему.

— Красиво, — согласилась она неожиданно мягко. Позволила застегнуть браслет на запястье. — И это — тоже.

— Что «тоже»?

— То, как ты смотришь, когда даришь.

Она подалась ближе, хищно-нежной кошкой положила ладонь ему на грудь, задержала. В блеске серебра пляснули золотые искры от ламп. Он поймал её руку и поцеловал в запястье — сразу над свежим серебром. Пульс под кожей отбил ему «да».

Их дразнят в столовой: «самая дисциплинированная пара хаоса». Он — потому что делает графики даже для свиданий. Она — потому что ломает ему эти графики с улыбкой. В их комнате всегда лежат рядом две вещи: открытая книга и размотанный бинт. На подоконнике — керамическая чашка, в которой растёт мята: Элла утверждает, что не выносит «пахучие травы», но этот куст почему-то не выбрасывает. На стене — карта мира с гвоздиками «там мы не погибли». Чем дальше — тем больше на карте пустых мест, куда ещё можно поставить булавки.

Вечером к ним заглянул Хранитель — не с докладом, а как сосед. Сел у перил, взглянул на Сердце, будто на старого друга, и сказал:

— Один процент нестабильности оставил вам не для скромности, а для радости. Если всё будет идеально — вам станет скучно.

— Уж мы как-нибудь справимся с скукой, — отозвалась Элла, лениво перекидывая ногу через подлокотник кресла. — У нас профессор на полставки ходячий форс-мажор.

— И тренер с полноразмерной непредсказуемостью, — кивнул Артём.

Хранитель улыбнулся так, будто видел эту сцену не в первый раз.

— Ах да, — вспомнил он, потянулся к внутреннему карману нематериальной мантии и совершенно материально достал свиток. Пожёлтевший, пахнущий старой пылью и смолой. — Список тех, кто… пришёл сюда детьми и остался. Вы просили.

Бумага была выписана изящным полууставом. Первый столбец — имена. Второй — «с чем пришёл». Третий — примечания. Элла медленно провела пальцем. «Сирин. Нашли на лестнице с полотном в руках». «Тот. Принёс камень, который пел». «Элла. Младенец. На груди — бронзовая пластина с клеймом амазонского круга». Она не вздрогнула — только глубже вдохнула.

— Амазонского? — негромко спросил Артём.

— Похоже, — так же негромко ответила она. — По крайней мере, легенды именно так рисуют этот орнамент.

Он поднял взгляд. В нём не было ни восторженной научной лихорадки, ни испуга — только то спокойное принятие, в котором и держатся дома.

— Значит, мы и правда нашли твой след, — сказал он. — И пойдём по нему тогда, когда ты сама скажешь.

— Скажу, — пообещала она. — Но не сегодня. Сегодня — мы.

Хранитель тихо исчез, оставив на кресле тёплое впечатление. Сердце Библиотеки отозвалось глухим аккордом — будто согласилось.

Вечер — их время для смеха. Они играют в любимую игру Артёма «Назови эпоху по запаху»: он закрывает ей глаза, подносит к носу флакончик с репликой ароматов прошлого, а она угадывает. «Розовая вода с нотами ладана — Франция, при дворе. А это… кожа, смола, солёный ветер — море и греческая пристань. Профессор, хватит подсовывать мне собственную футболку, это уже современность». В ответ — новая игра Эллы: «Назови, что я сейчас задумала» — и он вынужден угадывать не века, а желания. Ошибается редко. Учится быстро.

Иногда