Артём+ Элла= приключения по эпохам. - Людмила Вовченко

блеснули теплее, чем пламя факелов, которые внезапно вспыхнули вдоль стены Версаля. — Скажи так ещё раз — и я тебя поцелую прямо на посту.

— Обещаю повторить, если выживем, — отбросил он и шагнул к ядру.

Потоки сомкнулись на Элле с трёх сторон. Из «русского» коридора, стругом скользящего к залу, выплеснулась стража — пузатые кии с железными шишками на концах, сапоги, глухое «стой!». Из «египетского» — порыв жаркого воздуха, в котором мерцали узоры песчаного шторма, точно письма бога Тота. «Французский» зал вздрогнул и развернул к ней залп вееров: за кружевами прятались тонкие иглы, как шпильки для шляп, и они, как саранча, полетели в её сторону.

Элла не отступила. Её тело расцвело привычными движениями — гибкая дуга уклонов, резкие рубки предплечьями, шаги по дуге, как по лезвию. Она перехватила одно копьё, отбила второе древком в пол, повернулась в вихре, и иглы вонзились в деревянный стол, защёлкали, как дождь по крыше. Ей было жарко, на губах солоноватый привкус воздуха — неизбежный вкус боя. Где-то на периферии она слышала ровный счёт своего дыхания и более срывающийся — Артёма, у ядра.

Артём ритмично водил руками по сегментам сферы, чувствуя, как кончики пальцев покалывает — ядро отзывалось, как кошка на знакомый голос. Параметры перескакивали, языки менялись, но постепенно синхронизировались в его голове, словно уступая памяти. Нужно было выстроить «связку»: три эпохи, три опорных маяка. Он выбрал простые, как детские колыбельные, формулы: для Египта — имя и дыхание, для Франции — маска и истинное лицо, для Москвы — печать и слово. Пальцы ходили по граням — три, семь, одиннадцать.

— На счёт «три» — дышим, как я говорил, — крикнул он, не оборачиваясь. — Раз — вдох. Два — задержка. Три — выдох длинный. И держи меня в голове. Наш звук.

— Я держу тебя не только в голове, — отозвалась Элла и, отбив удар, на полдоли секунды поймала его взгляд через сверкание сфер. Этот взгляд был теплее всех ламп в зале.

Они начали дышать вместе. Мир вокруг всё ещё кричал — Версаль шуршал шёлками и сплетнями, Египет гремел песком, Москва гудела хриплыми командами. Но внутри их двоих ритм стал ровным: вдох — раз, пауза — два, выдох — три… На второй цикл Элла почувствовала, как её мышцы, ещё секунду назад налитые «боевой» сталью, вдруг начали работать мягче, точнее. На третий — как будто невидимые нити протянулись от её груди к его ладоням на сфере.

— Ещё, — прохрипел Артём, — держись за меня.

— Да уже держусь, — она рассмеялась — коротко, горячо. — Ты даже не представляешь, как.

Один из киёв чиркнул ей по плечу — кожа вспыхнула болью, как росчерк. Элла обернулась, взяла противника на «крюк», срезала ему опору и швырнула в гущу игл — те рассыпались, как серебряный дождь. Она почувствовала, как возле шеи, там, где обычно пульсирует жилка, что-то вибрирует в унисон с его пальцами на ядре. «Наш звук», эхом повторила она в себе.

Сфера дрогнула и «распахнулась» — внутренняя темнота слепанула звёздной вспышкой. От центра разошлись три тонких луча — молочные, почти прозрачные. Они упали на входы, как на струны. Вздохи эпох смешались — и… стали музыкой. Песчаный шум превратился в шорох шёлка, тяжелые шаги стрельцов — в дробь менуэта, звон французских шпилек — в сухой стук костяных счёт на столе дьяка.

— Работает, — выдохнул Артём. — Давай финал. Ключ.

— Говори «ключ», как будто это поцелуй, — откликнулась она, всё ещё отражая — теперь уже ленивее — редкие всплески. В её голосе появился лёгкий смешок: адреналин иссякал, оставляя после себя шаловливое тепло.

— Ключ, — он улыбнулся, не отрывая пальцев. — Наш.

Слово будто вставили в замочную скважину. Сфера запела — низко, лакированно, как виолончель. Лучи утолщились и втянулись в ядро, складываясь в знак — не букву и не знак зодиака, но нечто древнее и знакомое, как изгиб ладони, приложенной к щеке. Свет сменился на тёплый янтарь. Порталы перестали «ветрить» и стали гладкими, как вода у борта.

В тишине, наступившей неожиданно, было слышно, как падает игла. Та самая, французская, наконец оторвавшаяся от ковра и докатившаяся до плинтуса.

Элла медленно опустила чужое копьё, которое так и держала в локтевом сгибе, и вдохнула — глубоко, свободно. Боль в плече отзывалась тупым жаром. Артём уже подходил — быстрым шагом, с глазами, в которых кипела смесь облегчения и… чего-то, от чего у неё заколотилось сердце.

— Дай руку, — он проверил её порез — пальцы дрожали, но были уверенными. — Не глубоко. Перевяжем в перевязочной. И да… — он вдруг засмеялся, разряжая остатки напряжения: — Ты правда собиралась поцеловать меня «на посту»?

— Смотря как часто ты будешь так говорить, — она прищурилась. — «Сила и шифр», да? Повторишь ещё — и я вообще забуду, что вокруг работаю.

Он едва слышно:

— Повторю. Сколько попросишь.

Они стояли в мягком янтарном свете ядра — близко, слишком близко для «просто партнёров». Пальцы Артёма, задержавшись у её ключицы, невольно погладили кожу. Элла не отстранилась. Наоборот — положила ладонь на его шею, туда, где бился пульс.

— Мы справились, профессор, — сказала она тихо. — Но это был только приступ. Где-то есть причина.

— Источник, — кивнул он, скользнув взглядом к сфере. На её поверхности поплыл новый узор — вовсе не из трёх веток, а из одной, но глубокой, как морская впадина. Вспышка — и на мгновение в свете прочертилась форма раковины: спираль, как у морского уха, перламутровая, древняя.

— Видишь? — Артём поднял взгляд. — Подсказка. Она ведёт к Эгейскому морю. Афродита.

— Афродита подходит, — хмыкнула Элла. — Богиня любви — и идеальный повод для командировки «по личным делам».

— По служебным, — возразил он — слишком быстро, слишком невинно. И покраснел.

— Конечно, — согласилась она сладко. — «Служебным».

Он и сам рассмеялся — и уже без слов поймался на то, что его рука скользнула к её талии, будто проверяя, «держится ли» она всё ещё так же крепко.

В этот момент воздух рядом с ядром чуть заметно рябнул, словно от лёгкого сквозняка. На секунду, не больше, перед ними встал силуэт — высокий, тонкий, с лицом, которое трудно было разглядеть. Время, кажется, оставило на нём слишком много пятен. Но голос прозвучал ясно:

— Не