Ее кровь, его тьма - Лира Алая

в этот день, что вот-вот наступит развязка, но Михаэль заверил, что у нас есть ещё по крайней мере пару дней до полнолуния. Его уверенность звучала как обещание. Поэтому остаток дня я провела за делами, а точнее сказать —мы. Он присутствовал со мной и на встрече с главой поселения, и умело закрывал все вопросы, которые возникали в управлении. Его спокойная, уверенная манера говорить, лёгкая усмешка, когда собеседник пытался возразить, его умение поддержать и одновременно обострить — всё это поражало. Эта та поддержка, которой мне действительно не хватало.

Так как всеми делами всегда занимался отец, то в одиночестве я чувствовала бессилие и готова была сдаться, даже если понимала, что всё это строилось годами и большим трудом многих людей. Иногда я ловила себя на том, что смотрю на Михаэля и думаю:как же он умело входит в эту роль, будто всегда был частью нашей семьи. Сейчас же я ощущала надежду, как никогда за это время. Мысленно я выдохнула и почувствовала, как огромный груз упал с моих плеч. Мне казалось, даже спина стала легче.

Вечером я просто завалилась на кровать, без сил. Не чувствуя, что могу пошевелить хотя бы пальцем. Комната вокруг словно растворилась, осталось только ощущение мягкого матраса и запах свежего белья, смешанный с его запахом.

— Наверное, это очень вымотало тебя, — нежный голос Михаэля прорезал пространство, как тёплая струя воздуха. Он сел рядом, касаясь моих волос своей рукой, осторожно, будто боялся спугнуть.

— Мне повезло меньше, чем тебе, моё тело имеет кучу ограничений, — казалось, что и говорить я могу из последних сил. Слова получались шёпотом, но он слушал.

Он посмотрел на меня как-то задумчиво и устало, уголки губ дрогнули, взгляд задержался дольше обычного:

— Кто знает, милая, может, самая везучая здесь на самом деле ты.

Я не поняла, что он имел в виду этим высказыванием. Мы ещё минуту молча смотрели друг на друга, и мне казалось, будто в этой паузе он что-то решает для себя. Я ещё раз мысленно настроилась на то, чтобы подняться и хотя бы раздеться, но какая-то часть меня сопротивлялась, как маленький ребёнок, который не хочет выходить из объятий.

— Можешь уложить меня спать? У меня совсем нет сил, — неожиданно смело произнесла я. Наверное, от усталости я совсем не фильтровала, что говорю. Но мне действительно очень хотелось, чтобы обо мне кто-то позаботился.

Я ощутила себя совсем маленькой девочкой. Вспоминая, как точно так же просила свою маму, чтобы она раздела меня, когда мы приходили после праздников. Обычно там мы были целый день. Я много играла с другими детьми, а к вечеру приходилось ждать, пока мама натанцуется, что часто я делала с ней, а папа наговорится абсолютно со всеми. Я засыпала на руках у папы. И когда мы приходили домой, то мама просила меня пойти умыться и переодеться, прежде чем я усну. И в эти моменты я капризничала, желая, чтобы мама сделала всё за меня. Хотя сейчас я понимаю, что она тоже была уставшая. Но всегда снимала с меня одежду, садилась рядом и пела мне песню. И я, чувствуя её тепло, засыпала, зная, что меня любят.

От этих воспоминаний по щекам потекли слёзы. Михаэль наклонился ко мне и вытер их, смотря на меня своим нежным взглядом. Казалось, в нём так много тепла, что хотелось утонуть в нём, раствориться и забыть про всё на свете. Он не спрашивал, почему я плачу, что со мной происходит. А лишь осторожно снял с меня платье, переложил голову на подушку и накрыл одеялом. Его пальцы двигались медленно, аккуратно, как будто он действительно боялся задеть мою хрупкость.

От его нежности и заботы слёз стало ещё больше. Я совсем растерялась, ощущая к нему благодарность за всё, что он сделал для меня сегодня. За то, что остаётся рядом и заботится обо мне. Сердце болезненно сжалось — я давно не испытывала этого чувства, когда рядом мужчина и ты не ждёшь удара, а только… тепла.

— Хочешь, я побуду с тобой? — он произнёс это почти шёпотом, но так, что у меня внутри что-то дрогнуло.

Мне было приятно, что он спрашивал сейчас о том, чего хочуя. Мне не хотелось сейчас играть ни в какие игры, не хотелось прятаться за маски. Хотелось обычной заботы, внимательности к моим потребностям и чувствам.

И как вышло, что в мои годы у меня не оказалось ни одного такого человека? Как вышло, что обо мне заботится тот, кто вообще не должен этого делать? И этот контраст, который я чувствовала внутри сейчас, разрывал. Боль и одиночество — и его тепло. Ощущалось так, как если бы я очень сильно промёрзла, и тут что-то тёплое коснулось меня, обжигая, причиняя боль.

Так же его прикосновения, слова, тепло в глазах. Всё это топило мой лёд, обжигая. Он лёг рядом, обнимая меня, а я уткнулась ему в грудь так, чтобы он не видел, что я дала волю всем своим следам. Я беззвучно рыдала. Но, наверное, меня выдавали то, что я иногда шмыгала носом, вздрагивала и неровно дышала.

Он гладил меня по спине, просто оставаясь рядом. Давая пространство для моих чувств. Его ладонь скользила вверх и вниз, успокаивающе, будто рисуя на моей коже невидимые знаки.

И мне ещё больше хотелось верить, что между нами может быть что-то большее, чем договор. Уж очень больно было бы мне потом, если он исчезнет из моей жизни, со всем теплом, что мне дарит сейчас. Но об этом не хотелось думать совсем, по крайней мере не сейчас. Сейчас он был рядом, хотя мог и не быть. И эта мысль тоже очень грела.

Вероятно, для меня сегодня был день каких-то откровений. Всё, что происходило — разговоры, взгляды, даже простые жесты Михаэля — казалось чем-то важным, будто я иду по коридору, стены которого сложены из новых смыслов. Мне очень хотелось поговорить с ним, сказать всё, что застряло внутри. Сердце билось глухо и тихо, как будто боялось выдать меня.

— Знаешь, сейчас я чувствую себя такой наполненной, но очень боюсь опять встретиться с пустотой, — слова вырвались из меня медленно, с паузами, как будто я сама боялась их услышать.

Он замер. Его рука, скользившая по моей спине, остановилась, а взгляд, мягкий и внимательный, задержался на моём лице. И какое-то время он молчал, словно переваривал каждое моё слово. Но потом его