Злодейка, приручившая Дракона - Аматариэль Джулианна Кортес

— Ты не проклятие, — сказала я твердо, глядя ему прямо в душу. — И ты не один в этом аду. Больше нет.

Я не знала, откуда взялись эти слова. Они родились где-то в глубине моего сердца, там, где умирающая Лера встретилась с отчаявшейся Амелией.

Он ничего не ответил. Он просто смотрел на меня, и я видела, как в его глазах медленно тает лед, обнажая под собой нечто горячее, живое и невероятно хрупкое. Он медленно поднялся, увлекая меня за собой. Он не отпускал моего взгляда, словно боялся, что если моргнет, я исчезну, окажусь лишь очередной иллюзией.

Генерал повел меня к камину, усадил в одно из глубоких кожаных кресел, а сам опустился на ковер у моих ног, положив голову мне на колени. Это был жест абсолютного, немыслимого доверия. Он отдал мне контроль. Он, который всю жизнь контролировал все и вся, добровольно сложил оружие.

Мои пальцы сами собой потянулись к его волосам. Они были жесткими и густыми, как конская грива. Я осторожно перебирала пряди, и под моими прикосновениями его могучее тело начало расслабляться. Напряжение, которое всегда было его второй кожей, медленно отступало. Кай откинулся назад, прижимаясь щекой к моим коленям, и прикрыл глаза.

Мы сидели так очень долго. Тишину нарушал лишь треск догорающих углей в камине. Это была не неловкая тишина. Это была тишина понимания, исцеления. Я не лечила его тело, как это делала Элайра. Я лечила его душу, просто позволяя ему быть слабым рядом со мной. Просто принимая его тьму, не пытаясь разогнать ее светом.

— Я разрушаю тебя, — наконец произнес он глухо, не открывая глаз. — Каждое чувство, которое ты во мне вызываешь… оно как яд. Оно расшатывает мою защиту.

— Тогда мы будем разрушаться вместе, — ответила я, не переставая гладить его волосы. — Или вместе построим новую защиту. Более прочную.

Он поднял голову и посмотрел на меня. В его взгляде больше не было борьбы. Лишь смирение с неизбежным.

— Я хочу тебя, Амелия, — сказал он просто, и эти слова были страшнее и интимнее любого признания в любви. — Я хочу тебя так, как умирающий в пустыне хочет воды. И я знаю, что это убьет меня. Но умереть от жажды еще мучительнее.

Мужчина медленно поднялся на ноги и, протянув руки, поднял меня из кресла. Он подхватил меня на руки так легко, словно я была пушинкой, и понес в сторону спальни, примыкающей к кабинету.

Его спальня была продолжением его самого. Строгая, темная, почти лишенная украшений. Огромная кровать из черного дерева, застеленная простым серым полотном. Никакого шелка, никакого бархата. Лишь функциональность и порядок.

Генерал осторожно опустил меня на кровать, а сам остался стоять, глядя на меня сверху вниз. На мгновение его снова охватило сомнение. Он сделал шаг назад, словно собираясь сбежать.

— Кай, — позвала я его тихо. — Не уходи.

Мужчина замер. А потом, с решимостью человека, бросающегося в пропасть, начал расстегивать пряжки своего мундира. Он снял его и бросил на пол. Затем последовала рубашка. Когда он остался обнаженным по пояс, я снова увидела его спину, но на этот раз не в полумраке, а в свете свечей. Сеть лазурных шрамов казалась живой. Она тускло пульсировала, реагируя на его волнение.

Кай не стал прятать ее. Он стоял передо мной, полностью открытый, демонстрируя мне свою боль и свое уродство. Это был его последний тест. Его молчаливый вопрос: «Ты все еще хочешь меня, зная, какой монстр живет внутри?»

Я медленно села на кровати и протянула к нему руку.

— Иди ко мне, — прошептала я.

Это сломило его окончательно. Он подошел к кровати и опустился рядом со мной. Его движения были почти благоговейными. Он коснулся моего лица, провел пальцами по щеке, по шее, по шраму на плече. Его прикосновения были нежными, осторожными, словно он боялся меня сломать. 

— Скажи, если нужно остановиться, — прошептал он, не отрывая взгляда.

— Не останавливайся, — ответила я. — И не извиняйся за то, что чувствуешь.

Кай наклонился и поцеловал меня. И этот поцелуй не имел ничего общего с тем, первым, яростным и отчаянным. Этот поцелуй был медленным, глубоким, полным нежности, на которую я и не подозревала, что он способен. Он целовал меня так, словно пытался запомнить мой вкус, выучить каждую линию моих губ.

Его руки начали исследовать мое тело, расстегивая пуговицы на моем платье. Я помогала ему, мои пальцы дрожали от волнения. он поймал мою руку и поцеловал ее в запястье, туда, где пульс… Когда одежда упала на пол, и я осталась перед ним в одной тонкой сорочке, он отстранился и просто смотрел на меня. В его глазах плескалось такое восхищение, такое поклонение, что у меня перехватило дыхание. 

Его пальцы осторожно сдвинули ткань с плеч. Тело отозвалось дрожью. Его ладони изучали меня — линия ключицы, дуга талии, внутренний изгиб предплечья, будто он читал меня вслух, не пропуская ни одного слова. Я подалась ближе, принимая его тепло.

Наша ночь любви не была похожа на бурный пожар. Она была похожа на медленное слияние двух рек. Это был танец, где робость смешивалась с голодом, а нежность — с отчаянной страстью. Он был невероятно осторожен, постоянно спрашивая взглядом разрешения, боясь причинить мне боль. А я отвечала ему с полной отдачей, принимая его, со всей его тьмой и силой.

Когда он вошел в меня, это было не обладание, а возвращение домой. Мы двигались в унисон, и в этот момент не было ни генерала, ни наложницы, ни героев, ни злодеев. Были только двое измученных, одиноких людей, которые нашли друг в друге спасение. Его проклятие, его светящиеся шрамы, казалось, отзывались на нашу близость. Они не исчезли, но их свет стал ровным, спокойным, умиротворенным. Я обнимала его, касаясь его спины, и чувствовала не боль, а лишь пульсацию его невероятной, укрощенной силы.

Мы не говорили ни слова. Слова были не нужны. Все было сказано в наших взглядах, в наших вздохах, в том, как отчаянно мы цеплялись друг за друга, словно боясь, что если мы разожмем объятия, мир снова рухнет. 

Медленно, глубже, пауза; снова — чуть быстрее, снова — медленно, чтобы услышать друг друга. Мир сузился до тепла его ладоней на моей спине и моего — на его плечах. Я цеплялась за него, как за край реальности, а он держал меня так, как держат самое дорогое.