Изумруды для (не)любимого - Ксюша Иванова

замышляющими, родственниками. И, по-моему, вместе с "отцом" налегал на спиртное — ну, или что там подавали в больших глиняных кувшинах с ручкой? Эх, мужчины во всех мирах склонны к выпивке! И это ужасно...

Вымывшись, я подошла к окну.

Я уже знала, как снять ту, напомнившую мне слюду, пленку, которой окно было затянуто — Пиппа показала. Она же пояснила, из чего и как эта пленка делалась, удивившись тому, что я даже таких "элементарных" вещей не помню. На деревянную рамку натягивался бычий или рыбий пузырь, который на зиму менялся на кожу с брюшины того же быка или коровы. Такое "стекло" не выпускало тепло, правда, с трудом пропускало и солнечные лучи, не позволяя им летом слишком уж нагревать помещение.

Аккуратно нажав на рамку с одной стороны, я повернула ее вбок, открывая вид на двор.

Ночь была звездной. И я в восторге уставилась на небо!

Боже, какая удивительная красота! Далекие горы, словно ватой, были обложены по верху шапками тяжелых облаков, подсвечиваемых то ли звездами, то ли каким-то ночным светилом, невидимым сейчас, скрытым в тех же облаках. А звезды! Казалось, их миллиарды! Ну, не сосчитать, это уж точно! Небо было усеяно ими полностью! И они казались такими близкими, что вот просто залезай на крышу замка, протягивай руку и трогай!

Я так залюбовалась красотой неба, что не сразу обратила внимание на движение во дворе.

Поэтому для меня и стало неожиданностью, когда вдруг снизу закричала Пиппа:

— Госпожа! На помощь!

Посмотрев вниз, я поняла, что Пиппа в длинном широком светлом платье, видимо, служившем ей ночной рубахой, стояла в дверях сарая, в котором хранили сено для животных, и махала мне одной рукой. Во второй у нее была зажата зажженная лампадка.

Видимо, она увидела меня в окне.

— Госпожа, прошу вас, быстрее! — поторопила меня она.

Мне показалось, что в голосе ее было что-то такое — жуткое, пугающее, страшное. Случилось что-то, действительно, из ряда вон! Развернувшись, я босиком побежала к ней — чтобы натянуть башмаки, нужно было немало времени с моим-то животом.

Летела, не разбирая дороги, иногда наступая на что-то, остро впивающееся в подошвы ног, но, сцепив зубы, все равно продолжала путь.

В зале все еще продолжалось гулянье — взрослые, в том числе и оба брата Коннорса сидели за столами. Мои "батюшка" и "матушка", еще какие-то знакомые на лицо, но неизвестные мне по имени мужчины и женщины. Пэрис суетилась, убирая опустевшие тарелки и унося их на кухню.

Я пронеслась мимо них в сторону выхода, не отреагировав на обращенные ко мне вопросы.

Вместе с Пиппой мы забежали в сарай.

Это было огромное помещение, на наш современный язык я бы сказала — двухэтажное внутри. Под самую крышу оно набивалось сеном. Отсюда потом, видимо, в холодное время года сено бралось на корм скоту. По периметру его на высоте второго этажа шли небольшие выступы из досок с перилами. И по обе стороны от входа к этим выступам наверх вели лестницы.

На противоположной от входа стороне, переступив через перила и держась единственной рукой за них, стоял тот самый раненый юноша.

Я смерила глазами расстояние от того места, где он находился до пола. Ну, упасть со второго этажа, конечно, вещь неприятная, но находящееся внизу сено, вряд ли позволило бы ему убиться насмерть.

— Он убиться хочет! Внизу вилы! — запричитала рядом Пиппа, подтверждая мою догадку. — Грех-то какой! Да разве ж можно?

— Как его зовут? — прошептала я.

— Джексон, госпожа, — подсказала Пиппа.

Я зашагала внутрь, гипнотизируя парня глазами.

Пиппа подняла лампаду так, чтобы мне было его хорошо видно.

Я встала внизу, ровно под ним.

— Джексон, и что ты придумал, негодник такой? — стараясь, чтобы голос звучал как можно более спокойно, проговорила я. — Разве ж можно себя жизни лишать?

— Мне ни к чему такая жизнь, — убито проговорил он. — Лучше уж так... Чем мучиться долгие годы!

И меня понесло... Я как-то вдруг упустила из виду, где нахожусь, и стала рассказывать историю из своей реальной жизни, которая однажды произвела на меня, железную Дарью Снегову, потрясающее впечатление.

— Однажды я узнала, что моя знакомая, приятельница даже, серьезно заболела. Решила ее навестить. Когда пришла в гости, поняла, что дела идут хуже, чем я думала до этого. У подруги был рак, онкология. Она лежала в постели и не имела сил, чтобы даже просто встать мне навстречу. Было видно, что ей очень больно — сухие бескровные губы, лихорадочно блестящие глаза, пальцы рук, вцепившиеся в простыню. Я помнила ее цветущей молодой женщиной, а теперь передо мной лежала... лежал буквально живой труп, обтянутый желтой кожей, лысый, с тонкими ручками-прутиками. Я не знала, как подобрать слова! Не знала, что говорить ей, чтобы поддержать! Она начала спрашивать сама. О работе, об общих знакомых, о книгах, которые я читала... Мы проговорили часа полтора не меньше, а потом, когда я уже собралась уходить, она сказала... Она сказала: "Как жить хочется! Любой — больной, некрасивой, старой, беззубой... Просто жить! Просыпаться каждое утро. Видеть солнышко. Чувствовать тепло и холод... Просто БЫТЬ! Потому что никто не знает, что там после смерти".

Я так увлеклась своими воспоминаниями, что не заметила даже, как Джексон вновь перелез через перила, оказавшись на безопасном помосте...

А обернувшись, увидела, что слушает меня не только Пиппа, но и...

25 глава. Мудрый муж

Чуть позади Пиппы, упираясь ладонью в дверной косяк, стоял Дэймон. А за его спиной в свете откуда-то взявшихся факелов, которые держали набежавшие слуги, маячила моя матушка, а также Брендон и, наверное, все гости. Рука Дэймона, который явно делал вид, что пьян и просто держится, чтобы не упасть, с успехом преграждала всем остальным проход.

Почему я была уверена, что он вовсе не так пьян, как хочет казаться?

Да просто Пиппа посветила назад, на всех них. И я первым делом посмотрела в его глаза. А они были абсолютно трезвы, как мне показалось. Более того, они были подозрительно прищурены, лоб нахмурен, а зубы сжаты так сильно, что на скулах выступили желваки.

Он всё слышал?

Или что? Или как?

— Все расходимся по комнатам, — сказал он таким тоном и таким голосом, что мне очень захотелось броситься мимо него к выходу, чтобы немедленно выполнить приказ в точности. Но его рука всё еще была на том же