Изумруды для (не)любимого - Ксюша Иванова

месте, а наклониться и юркнуть под нее, я не решилась — вовремя вспомнила про свой неуклюжий огромный живот.

Все, толпящиеся у входа, видимо, ощутили такое же желание, как и я. Даже слуги с факелами немедленно двинулись к замку.

Пиппа подвела к нам с мужем Джека. Одной рукой она обнимала парня за плечи, а второй все также держала факел.

Плечи мальчишки дрожали, а единственная ладонь закрывала лицо.

Дэймон сделал шаг в его сторону. Он поднял вверх руку, сжав кулак и потрясая им в воздухе. И мне показалось, что он жутко зол на Джека и вот сейчас ударит несчастного и без того страдающего парня.

Мне очень сильно захотелось защитить мальчика, и я, обмерев от страха, шагнула между ним и Дэймоном.

— Эсми, — буквально выплюнул он. — А ну, прочь с дороги!

Потом обвел взглядом мою фигуру и вдруг уставился на ноги.

И только тут, словно чье-то внимание было способно заставить меня это сделать, я ощутила боль в ступнях! Подошвы закололо, а левая пятка, казалось, загорелась огнем так, словно там была рана или, на худой конец, глубокий порез.

Видимо, в том моем эмоциональном состоянии, когда я бежала сюда, когда пыталась спасти Джека, когда наговорила ему не пойми чего, когда увидела всех, я от шока ничего не ощущала, а теперь вот... На глаза навернулись непрошеные слезы, и я всхлипнула, так же, как Джек, закрывая ладонями лицо.

Что теперь будет? Дэйм понял, что я — это не Эсми? Что если они все всё поняли? Что теперь со мной будет? Он выгонит меня? И куда я пойду, беременная, с пораненными ногами, ночью?

Я слышала, как Пиппа что-то успокаивающее говорит мне сзади.

Слышала, как плачет Джек.

Но я не успела уловить ни движения, ни шороха со стороны Дэймона. Просто вдруг поняла, что он рядом. А потом, не успев даже открыть глаза, вдруг взлетела в воздух, испуганно ахнув. Рука сама, словно делала это сотни раз, обвила его шею. А нос вжался в крепкую шею, с упоением вдыхая его запах.

— Ты знаешь, Джек, что сегодня пытался совершить преступление? Ты знаешь, КАК боги карают тех, кто желает самолично расстаться с жизнью? Души заложных покойников вечно скитаются в темной нави и не знают упокоения. Вечное страдание — ты этого хочешь?

— Я и без из кары не жилец, — всхлипывая, ответил парень. — Что я могу делать одной рукой? Что? Я даже рубаху сам надеть не в состоянии!

— Разве я прогонял тебя из замка? Разве я лишил тебя крова и еды? — говорил мой муж, а я, притихшая и восторженная, забывшая напрочь про боль в ногах и недавние слезы, словно пересыхающий родник от внезапного дождя, напитывалась ощущением близости этого мужчины! И, если честно, мне было всё равно, что он там говорит. Почти всё равно. По его голосу я слышала и понимала, что он вовсе не злится на Джека! Да, ругает! Но не злится! Скорее, он расстроен тем, что произошло. А значит, ничего Дэймон мальчишке не сделает!

— Нет, но я не могу пользоваться вашей добротой вечно! — воскликнул парень.

— Значит, слушай мое решение! Через два дня мы с женой отъезжаем в столицу. Ты едешь с нами. Я отправлю тебя учиться в академию магии. Чтобы читать старинные фолианты, я думаю, достаточно и одной руки...

Со мной на руках Дэймон развернулся и пошел прочь из сарая, легко пригнувшись на выходе.

Пиппа восторженно ахнула. Джек, захлебываясь словами, кричал вслед слова благодарности, а я...

Ах, как я гордилась таким решением мужа! Словами не передать! Значит, так можно, да? Отправить парня учиться? Да это же просто замечательно — и ему дело, и потом специалистом к нам вернется (на кого тут, в этом мире, учатся-то? На орковедов? Или магичек? А вдруг и про камни где-то можно что-то узнать?)

Но радостные мысли покинули голову, как только мы оказались в комнате...

26 глава. Что видят твои глаза во мне...

— Я слушаю, — сказал Дэймон, усаживая меня на край постели.

Я страдальчески обвела взглядом комнату, пытаясь интуитивно найти хоть какую-то подсказку — о чем он там желает услышать. А точнее, ЧТО мне ему сказать? Но ни мебель, ни каменные стены, ни гуляющий по комнате сквозняк от открытого мной окна, подсказывать мне были не расположены.

В комнату постучали, давая мне передышку.

— Кто?

— Кто там?

Спросили мы одновременно, бросая взгляды друг на друга.

— Пиппа это, — раздалось снаружи. — Принесла госпоже воду, чтобы ноги обмыть.

Ох, Пиппа, я тебя обожаю!

— Входи! — скомандовали мы снова в один голос. Причем он, издав команду, так удивленно на меня посмотрел, словно я сказала что-то странное.

Я чувствовала себя такой уставшей, такой измотанной, при этом ступни горели и болел порез. Ко всему прочему дискомфорту ребенок в животе устроил настоящее шоу — крутился, вертелся и лупил изо всех сил всеми своими конечностями.

Пока Пиппа заносила небольшой деревянный ушат, пока помогала мне обмыть и вытереть ноги, пока перевязывала чистой тряпкой кровоточащую пятку, Дэймон молча стоял у окна и задумчиво смотрел в темноту.

Мне казалось, он совсем на нас не обращает внимания. Поэтому я и рискнула спросить у служанки, заговорщически поманив ее пальцами.

— Пиппа, — прошептала ей прямо в ухо. — Он слышал, что я там говорила?

Она отодвинулась и сделала жест, практически такой же, какой делают и в нашем мире, когда хотят показать, что "ни туда — ни сюда", "более-менее", как бы обрисовала растопыренной ладонью полушар. Ага, значит, слышал не всё. Теперь бы вспомнить конец моей пламенной речи...

— О чем шепчешься с госпожой, Пиппа? — игнорируя меня, ледяным тоном спросил Дэймон.

Пиппа испуганно вытянулась по струнке, плеснув водой из ушата на пол. И застыла, уставившись на него, явно не зная, что сказать.

— Я попросила Пиппу принести мне что-нибудь поесть, — я, конечно же, пришла ей на помощь, ведь в неловкую ситуацию поставила ее все-таки я сама. И добавила, вдруг вспомнив, что он вообще-то имеет непосредственное отношение к моему ночному голоду, к этому буйству ребенка в животе, и в принципе, к самому ребенку. — Такое ощущение, что твой ребенок к ночи превращается в герольта и готов меня сожрать изнутри.

— Пиппа принеси, — произносит Дэймон.

А когда служанка вышла, произошло нечто