Артём+ Элла= приключения по эпохам. - Людмила Вовченко

— До какой степени живыми? — уточнила Элла. — Мне важны детали.

— Настолько, чтобы вы смогли отнести моё почтение вашей Библиотеке, — сказал он и перестал улыбаться. В его глазах не было ни злости, ни страха — только понимание, что делает своё дело.

На миг повисла тишина, и где-то совсем рядом снова послышалась музыка — будто другой, аккуратный мир продолжал танцевать, пока их мир превращался в узкий коридор из вариантов.

— У нас есть третий вариант, — мягко сказал Артём, и в этом мягком вдруг проступила сталь. — Вы отворачиваетесь на три шага вправо. Мы уходим на три шага влево. И никто не узнаёт, что вы были медлительны.

— Храбрость без шпаги, — вздохнул мужчина. — Плохая привычка в Париже.

— Зато бывает заразной, — сказала Элла, и её «вдова-англичанка» вдруг исчезла; осталась та, кто подбрасывает нож на ладони, не отводя глаз. — Уступите дорогу, месье. И дальше никто не пострадает. Возможно — даже вы.

Он секунду молчал, потом — едва заметное движение плечом, словно сбросил невидимую пыль.

— Вы ещё вернётесь, — сказал он спокойно. — Париж так просто не отпускает.

— Пусть попробует держать, — отозвалась Элла. — Мы знаем верёвки покрепче.

Они пошли мимо. Он не двинулся. Но, когда они миновали поворот, в спине зудело — не от страха, от интуиции. Это было чувство, знакомое обоим: их уже вписали в чужой план.

Кони гвардейцев ударяли подковами по мостовой — где-то совсем рядом. Небо над Парижем светлело — и от свечей, и от зари. На набережной пахло рекой и мокрым камнем. Элла сунула Артёму шаль, и он спрятал застёжку в подкладку, куда, по легенде, дамы убирают любовные записки.

— Говоришь, Париж не отпускает? — выдохнула она, глядя, как на воде распадаются чужие огни.

— Пусть попробует, — ответил он. Голос дрогнул — не от страха, от того самого чувства, когда живой мир трётся о тебя локтем и говорит: «Давай, дыши сильнее».

— Пора домой, — сказала она.

Они свернули за лавку переплётчика, спустились в полутёмный проём — воздух холоднул, как рука воды, — и Париж остался наверху, с музыкой, липами, шёпотом и чужими планами.

Внизу их встретила тишина Библиотеки — упругая, как струна. Элла коснулась ладонью его плеча — коротко, деловито, но пальцы задержались на секунду дольше.

— Отличная работа, профессор, — сказала она негромко. — И с ящиком, и с шалью.

— Вы — прекрасная вдова, мисс, — столь же тихо ответил он. — И опасная.

— Надеюсь, — усмехнулась она.

Париж — как первая затяжная нота — ещё звенел в висках, когда они сделали последний шаг и уходящий свет портала щёлкнул, как закрывающаяся застёжка розы. Теперь эта застёжка была у них. А за ней — целая история, которая выдохнула, вернувшись на место.

Где-то в глубине, между залами и мраморными лестницами, библиотечные часы отмерили новый час. И оба знали: дальше будет Египет, будет Лондон, будут списки имён, о которых нельзя забывать. Будут игры — и притяжение, от которого уже теперь сложно отворачиваться.

Но сначала — Париж, который всё-таки отпустил. Или сделал вид.

Глава 10.

Глава 10.

Кайр ночью пах иначе, чем днём: пылью и корицей, тёплым железом рельсов, дизелем автобусов и чем-то древним, как если бы из-под асфальта в каждом квартале тянуло песком тысячелетий. Воздух дрожал — то ли от жары, то ли от прожилок времени, которые тут проходили ближе к поверхности.

Элла вышла из аэропорта первой, проверяя взглядом периметр — так, как учили привычка и годы работы. На ней была светлая льняная рубашка на выпуклых предплечьях, узкие штаны цвета мокрого базальта и тонкие ботинки с нескользящей подошвой; волосы собраны в тугой хвост, тёмные очки скрывали взгляд. На плече — неприметная сумка, в которой прятались перчатки с прорезиненными ладонями, мини-фонарь, складной нож и набор стяжек. На запястье пульсировал тонкой линией библиотечный чип.

Артём придержал стеклянную дверь входа, чтобы не хлопнула, и едва не зацепился рюкзаком за стойку. Белая рубашка с закатанными рукавами, серые брюки, светлая ветровка — слишком аккуратно для города, который привык к хаосу. Слабый загар не спасал — он выделялся европейцем, туристом, книжником, который вместо уверенной походки всё время меняет шаг: то ускорится, то замедлится, уткнувшись взглядом в надпись на арабском.

— Дыши носом, — бросила через плечо Элла, улыбнувшись краем губ. — И смотри не под ноги, а вперёд. Здесь кайф в том, что всё видно на три секунды позже, чем происходит.

— Поэзия хаоса, — отозвался он, снова соскальзывая взглядом на бежевые стены, расписанные выгоревшей рекламой. — Идеальное место, где потерять — значит найти.

— Главное — чтобы не себя.

Они сели в пыльное такси с потрескавшимся салоном и обивкой в цвет винной розы. Водитель — узкоплечий мужчина с седыми висками — говорил быстро, вскидывал брови, смеялся и то и дело показывал в окно: налево — мечеть, направо — рынок, впереди — мост над городом огней. Артём кивал, всё запоминал; Элла считала повороты, отслеживала хвост, проверяла зеркала. Хвоста не было. Пока.

Документы, которые выдал им куратор, рисовали легенду: он — переводчик при частной коллекции, она — сотрудница службы безопасности. Место назначения — Луксор, дальше — долина, где камень разговаривает с солнцем.

Лагерь экспедиции стоял на краю Долины Царей, как позже, чужой курган среди чужих могил. Белые тенты складывались гармошкой под ветром, пластиковые ящики с маркировкой «fragile» — как маленькие саркофаги, но для предметов ХХI века. Над всем этим — пульс прожекторов и хрип генератора.

Их встретил мужчина в тонкой серой рубашке, с загорелым лицом и сухими руками. Он представился инспектором Департамента древностей, сказал, что будет контролировать доступ. На нагрудном бейдже — «Сами Юсуф».

— У вас всё в порядке с допусками, — произнёс он, просматривая планшет. — Сектор С-17, шахта без подтверждённых захоронений. Наши считают, что это поздняя выработка. Ваш наниматель уверен — там есть камера.

— Камеры есть везде, где ты достаточно упрям, — вставил Артём, и Сами прищурился, отмечая как факт: этот бледный парень не совсем турист.

Элла уловила другое — как два охранника у дальнего тента переглянулись, когда прозвучало «камера». Слишком быстро, будто знали о «камерах» больше, чем должны. Она запомнила их лица.