Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

— Вы не должны забывать, сэр, что я уже изрядно пострадал из-за своей доверчивости. К тому же человек, который хотел отправить меня в неволю, сколько я знаю, ваш клиент.

Мои ответы, по-видимому, нравились мистеру Ранкейлору, и вместе с расположением завоевывал я доверие. Но при этих словах, которые я произнес с улыбкой, мистер Ранкейлор закатился смехом.

— Нет-нет, все обстоит не столь уж мрачно, как вы себе представляете. Fui, non sum[40]. Я действительно был поверенным в делах вашего дяди, но, пока вы скитались невесть где в отдаленных западных уголках нашего государства, imberbis juvenis custode remoto[41], много воды утекло, и если у вас не свистело в ушах, то, видимо, не оттого, что о вашей особе мало говорили. Как раз в день кораблекрушения в мою контору пожаловал мистер Кэмпбелл и потребовал отыскать вас во что бы то ни стало, хоть на краю света. Я же, признаюсь, даже не ведал о вашем существовании, но я хорошо знал вашего отца и по некоторым весьма серьезным соображениям — о них я скажу после — предположил было самое худшее. Мистер Эбинизер признался, что вы у него были. Он объявил, что дал вам значительную сумму денег, что показалось мне весьма сомнительным. По его словам, вы отбыли в Европу, дабы расширить свое образование, что я нашел весьма похвальным и вполне вероятным. На вопрос мой, почему вы уехали, даже не известив о том мистера Кэмпбелла, ваш дядя утверждал, будто вы выразили страстное желание порвать со своим прошлым. На прямой вопрос мой, куда вы уехали, ваш дядя отвечал, что не имеет о том понятия, и высказал предположение, что, вероятно, вы в Лейдене. Таковы вкратце его показания. Я не думаю, чтобы кто-нибудь мог поверить его словам, — улыбнувшись, продолжал мистер Ранкейлор. — Ну, а если говорить о частностях этого дела, то некоторые мои вопросы оказали на вашего дядю такое сильное впечатление, что он поспешил, не побоюсь этого слова, выставить меня вон. После этого дело стало в тупик; как ни сильны были наши подозрения, доказательств у нас не было никаких. Но тут вдруг появляется шкипер Хозисон и говорит, что вы утонули. Разумеется, дело вылетело в трубу, не возымев никаких последствий, если не считать того, что мистер Кэмпбелл еще больше встревожился, я остался в накладе, а на репутацию вашего дяди пало еще одно пятно. Впрочем, она у него до того запятнана, что темнее не стала. Так что теперь, мистер Бальфур, вы представляете себе ход этого дела и можете судить сами, достоин ли я или нет вашего доверия.

В действительности его рассказ был в еще большей степени педантичен и уснащен множеством латинских цитат, но говорил он с таким подкупающим добродушием, с такой непосредственностью, что мое недоверие разом рассеялось. Было явно, что он нисколько не ставит под сомнение мою личность, поэтому в бумагах, по-видимому, нужды не было.

— Должен заметить, сэр, — сказал я, — что в своем рассказе я принужден буду упомянуть имя моего друга, тем самым вверив его жизнь в ваши руки. Обещайте, что она останется в неприкосновенности. В остальном, что касается меня, я не смею требовать от вас никаких гарантий.

Мистер Ранкейлор с очень серьезным видом дал мне слово.

— Ваше предисловие меня весьма настораживает, — заметил он. — Если в вашей истории имеется что-либо предосудительное законом, то прошу вас иметь в виду, что я служитель закона, а посему не слишком увлекайтесь подробностями.

Я рассказал ему все, как было, все свои приключения. Откинувшись в кресле, сдвинув очки на лоб, стряпчий слушал с закрытыми глазами, и я уже было решил, что он дремлет. Какая обманчивость! Как я потом убедился, он слышал все до единого слова. Острота его слуха и память были поистине удивительны. Он запомнил с первого раза все мудреные гэльские имена и названия и потом, спустя годы, случалось, даже мне их подсказывал. Однако ж при имени Алана Брека произошла любопытная сцена. Разумеется, после убийства в Аппине и появления афиш про преступников, имя это гремело по всей Шотландии. Едва оно сорвалось с моих уст, стряпчий шевельнулся в кресле и открыл глаза.

— Не нужно лишних имен, мистер Бальфур, — проговорил он, — тем паче имен всех этих горцев, многие из которых заслуживают наказания. Я на вашем месте не стал бы произносить их всуе.

— Конечно, лучше обойти это имя молчанием, — отвечал я, — но, уж коли оно у меня вырвалось, может быть, мне и дальше его называть?

— Помилуйте, это вовсе не обязательно, — заметил мистер Ранкейлор. — Я, как вы, должно быть, изволили заметить, туговат на ухо и потому не совсем отчетливо уловил имя. С вашего позволения, во избежание недоразумений назовем вашего друга, ну, скажем, мистер Томсон. И впредь, когда у вас возникнет нужда упомянуть имя какого-нибудь горца, ныне покойного или здравствующего, придерживайтесь той же методы.

Тут я понял, что стряпчий отлично расслышал имя Алана и, по-видимому, уже догадался, что речь пойдет об убийстве в Аппине. «Ну что же, если ему так нравится разыгрывать из себя глухого, это, конечно, его дело», — подумал я, улыбнулся про себя и поспешил согласиться, заметив в свое оправдание, что имя мистера Томсона не совсем гэльское. Итак, Алан преобразился в моем рассказе в мистера Томсона, это меня тем более забавляло, что стряпчий сам предложил эту выдумку. Джеймс Стюарт стал родственником мистера Томсона, Колин Кэмпбелл упоминался как мистер Глен, а когда я дошел до Клюни, то окрестил его мистером Джеймсоном, одним из предводителей горцев. Все это походило на откровенный фарс; было странно, что законник находит в нем удовольствие, но в конечном счете такие иносказания были вполне во вкусе того времени: при существующих в государстве двух партиях люди тихие, не имевшие высокого мнения о партии, к которой они формально принадлежали, всячески исхитрялись не задевать колким словом ни ту, ни другую сторону.

— Да, нечего сказать, — промолвил стряпчий, когда я кончил. — Это целая поэма. Одиссея своего рода. Когда вы расширите свои познания в языках, вам непременно нужно изложить ваши похождения на латыни. На худой конец, на английском, хотя, откровенно признаюсь, я предпочитаю латынь. На ней, знаете ли, как-то внушительнее. Да,