Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

Мы то шли, то пускались бегом, а когда начало светать, то уже все больше бежали, все реже сбавляли шаг. Местность с виду казалась пустынной, но только на первый взгляд: в ложбинах между холмами и на отлогостях гор скрывались дома и хижины. Я насчитал их около двадцати. Завидя жилище, Алан бежал вперед, стучался в окошко, откуда высовывалась заспанная голова хозяина, и с минуту-другую они о чем-то толковали. Так в Горной Стране передавались новости, а это было делом настолько важным и безотлагательным, что даже теперь, удирая от виселицы, Алан не вправе был им пренебречь. Как видно, и другие горцы передавали новости с неменьшим усердием, ибо в большей части домов к нашему приходу уже обо всем знали. В тех домах, где еще не знали, известие о смерти Кэмпбелла встречали скорее с ужасом, нежели с радостью.

Как мы ни торопились, рассвет застал нас врасплох. Прятаться было негде, убежища не видать; перед нами простиралась долина, усеянная скалами, по которой катил свои воды горный поток. Справа и слева теснились горы: ни травы, ни кустов, ни одного дерева — пустынные, голые склоны. Теперь, возвращаясь в мыслях к этим диким местам, я полагаю, что это была долина Гленко, где в годы правления короля Уильяма произошло кровавое побоище. Однако наш путь я помню довольно смутно. Мы то срезали, то забирали в сторону, петляли, петляли — и всё то бегом, то быстрым шагом, притом большей частию в темноте, а что до названий тех мест, так я ведь их слышал по-гэльски, а гэльские названия чрезвычайно мудрены.

Итак, забрезжил рассвет, застав нас в открытой долине, и я заметил, что Алан глядит хмуро.

— Скверное место, — промолвил он. — Здесь у них непременно будут дозоры.

С этими словами он побежал вниз к реке, туда, где поток, прорываясь между тремя утесами, распадался на два рукава. Вода падала с таким ревом, что у меня задрожали колени. Над водопадом облаком висела водяная пыль. Не раздумывая, с разбегу Алан прыгнул на средний утес, упал на руки, едва удержался — утес был невелик, и нужно было держаться за край, чтобы не сорваться вниз. Я тоже не стал примериваться и прыгнул наудалую. Алан меня подхватил.

Мы стояли бок о бок на небольшой скользкой площадке. Впереди поток был еще шире. Со всех сторон бурлила вода. Когда наконец я увидел, куда мы попали, то так и обмер. Голова закружилась, в глазах все поплыло — я прикрыл их ладонью. Алан потряс меня за плечо. Он что-то кричал, но в реве воды и в совершенном затмении сознания я ничего не расслышал. Я заметил только, что лицо его побагровело, он в гневе топнул ногой. Тут снова у меня перед глазами мелькнули бурлящий поток, водяная дымка. Трепеща от страха, я заслонил руками глаза. Алан приложил к моим губам бутылку с коньяком и приказал пить. Выпив с четверть пинты, я немного пришел в себя. Алан сложил руки у рта и крикнул мне в самое ухо:

— Что, тонуть иль на виселицу? — Повернулся, прыгнул и благополучно приземлился на другом берегу.

Теперь я стоял один; казалось бы, можно прыгать; в голове шумело от коньяка. Алан подал мне хороший пример, я понимал, что если не прыгну сейчас, то уж не прыгну, по-видимому, никогда. Я пригнул колени и прянул вперед с чувством злобного отчаяния, которое довольно часто заменяло мне храбрость. Прыжок был и впрямь отчаянный. Немного не долетев, я ухватился за край скалы, руки мои заскользили. Я вновь судорожно уцепился и снова начал сползать — в бурлящую пенную пропасть, но в тот же миг Алан схватил меня за волосы, потом за ворот и кое-как вытянул.

Он не сказал мне ни слова и тотчас пустился бежать без оглядки. Пошатываясь, я встал и кинулся его догонять. Я и так устал, а тут еще все кружилось, сильно болели ушибы, коньяк давал себя знать, я бежал спотыкаясь, в боку кололо, казалось, еще немного, и ноги отнимутся, я упаду. Наконец, добежав до огромной скалы, что стояла в цепи других скал пониже, Алан остановился, и, надо сказать, остановился вовремя.

Огромная скала, у подножья которой мы стали, на самом деле состояла из двух скал, тесно прижатых друг к другу вершинами и высотой около двадцати футов. Даже Алан, казалось бы ловкий как обезьяна, и то два раза срывался и только с третьей попытки, взгромоздясь мне на плечи и подпрыгнув, едва не переломив мне при этом ключицы, уцепился за край и влез на выступ почти у самой вершины. Оттуда он спустил мне кожаный пояс, и только с помощью пояса и двух углублений в скале я кое-как одолел кручу.

Тут только я наконец понял, зачем мы сюда залезли. Две скалы, склонившись одна к другой, наверху образовывали впадину, наподобие блюда, в которой могли укрыться человека три-четыре.

Все это время Алан хранил молчание; он бежал и карабкался с какой-то безумной, свирепой поспешностью. Я видел, что он боится, смертельно боится, как бы нас не застали врасплох. Даже теперь, когда мы уже очутились в безопасном месте, он не говорил ни слова и беспрестанно хмурился. Став на корточки, он подполз к краю нашего убежища, выглянул одним глазом и посмотрел вокруг. Между тем уже совсем рассвело, и мы могли разглядеть долину: каменистые склоны по бокам, усеянное скалами дно, извилистый горный поток, бурные белые водопады. Не видно было ни одного дымка, ни одного живого существа, лишь вдали над утесом с клекотом кружились орлы.

Алан обернулся ко мне и наконец-то улыбнулся.

— Теперь у нас есть хоть надежда, — сказал он и, помолчав немного, прибавил с усмешкой: — А прыгаешь ты не очень-то резво. — Оттого ли, что при этих словах я смешался и покраснел, или по еще какой причине, Алан поспешил утешить меня: — Вздор, я тебя не корю. Истинно храбр тот, кто боится — боится, но все-таки идет наперекор страху. А потом, там ведь была вода, а воды, признаться, я и сам порядком боюсь. Нет, уж если кого корить, так только меня.

Я выразил недоумение.

— Отчего, спрашиваешь? — отвечал Алан. — Я, брат, нынче оплошал сильно. Спутал дорогу. Подумать, в родном-то краю, в Аппине! Оттого рассвет и застал нас в этом проклятом месте. Изволь теперь лежать, пригнув голову, и терпеть всяческие неудобства. А потом вышла такая оказия, что, право, сказать совестно. Забыл