Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

тебе прознают, начнут искать и, уж конечно, убийство-то припишут тебе. А коли обвинят тебя, то и с меня, как с твоего ближайшего родственника, спросят за то, что тебя укрывал. А если меня обвинят… — Тут он запнулся, побледнел и принялся в рассеянности кусать ногти. — Если меня повесят, — проговорил он, — каково тогда будет нашим родным и близким!

— Да, это будет черный день для всего Аппина, — согласился Алан.

— Вот что мне сердце гложет! — воскликнул Джеймс. — Эх, накликали мы на себя беду, Алан! Два дурака! Все болтовня наша! — Он в сердцах стукнул кулаком в стену, да так, что все вокруг зазвенело и задрожало.

— Да, ты прав, прав, — отвечал Алан. — Мой друг из Нижней Шотландии, — он кивнул в мою сторону, — давал мне некогда дельный совет. Как жаль, что я его тогда не послушал!

— Но вот ведь еще дело какое, — продолжал Джеймс, перейдя на прежний умоляюще-заискивающий тон. — Если меня арестуют, тебе ведь деньги понадобятся. Из того, о чем мы тут с тобой толковали, ясно одно: плохи наши дела. Всё ведь свалят на нас. Ну, а теперь войди в мое положение, пойми правильно. Мне ведь придется объявить о тебе, обещать награду за твою голову. Тяжело, больно прибегать к такому средству, между родственниками — так последнее дело. Но пойми, Алан, если на меня падет подозрение, мне ведь придется думать уже о себе, о семье. Ты понимаешь меня?

Он произнес это с неподдельной горестью, умоляюще, теребя рукой кафтан Алана.

— Да, понимаю, — отвечал Алан.

— Тебе нужно уходить отсюда, покинуть вовсе Шотландию, тебе и твоему другу из Нижней Страны. Мне ведь придется и о нем объявить. Ты понимаешь, Алан? Ну скажи, ты со мною согласен?

Мне показалось, что Алан слегка покраснел.

— Мне весьма нелегко согласиться на это. Я ведь сам его сюда пригласил. Он наш гость, Джеймс! — воскликнул он, закинув назад голову. — Получается, я буду предателем.

— Нет, Алан, нет. Ну посуди сам. Его и так будут искать. Мунго Кэмпбелл уж точно везде развесит афиши. Что из того, если и я о нем объявлю? И потом, Алан, у меня же семья. — Он умолк, Алан не отвечал ни слова. — И еще пойми, — продолжал Джеймс, — ведь присяжные-то будут Кэмпбеллы.

— Что ж, одно только утешение, — проговорил Алан в раздумье, — имени его никто не знает.

— И не узнает никто, клянусь тебе, Алан! — воскликнул Джеймс с таким жаром, как будто и впрямь знал мое имя и теперь готов был его забыть, чего бы это ему ни стоило. — Я только укажу его приметы, одежду, лета и прочее. Ты мне позволишь? Другого выхода я не вижу.

— Да, удивляюсь тебе, — суровым голосом сказал Алан. — Что же это получается? Сперва даешь ему одежду, а потом эту одежду укажешь в объявлении?!

— Нет, нет, Алан, я опишу лишь ту одежду, в какой он был, ту, прежнюю, в которой его видел Мунго.

Я взглянул на Джеймса; казалось, он совсем пал духом. Он цеплялся за каждую соломинку, и, вероятно, все это время ему представлялись лица его заклятых врагов там, на скамье присяжных, а за ними, как в неотвязном кошмаре, всплывала виселица.

— А вы, сударь, что на это скажете? — обратясь ко мне, спросил Алан. — Вы в этом доме под охраною моей чести, а посему мой долг велит делать так, чтобы ничто не перечило вашей воле.

— Я могу сказать только одно, — отвечал я. — Я здесь впервые, и спор ваш мне не совсем ясен. Простой здравый смысл подсказывает, что винить надобно виноватого, то есть того, кто стрелял. Объявите о нем, как это у вас называется, пусть его ищут и судят, и тогда ни в чем не повинные люди избавятся от незаслуженных обвинений.

При этих словах Алан и Джеймс в ужасе закричали, чтобы я немедленно остановился, ибо о том, что я предлагал, и речи быть не могло. Что подумают Камероны?! Эти слова лишь подтвердили мой подозрения, что стрелял кто-то из Камеронов, вероятно из Мамора.

— А потом, — восклицали они, — неужели тебе не ясно: этого малого могут схватить, если объявить его приметы. Ты, должно быть, сказал не подумав, ты не мог так подумать!

Они говорили это с таким искренним убеждением, что у меня от отчаяния опустились руки. Спорить было бесполезно.

— Что же, объявляйте обо мне, коли так надо, объявляйте об Алане, хоть о самом короле Георге! В конце концов, все мы трое безвинны, а это главное. По крайней мере, сэр, — подавив раздражение, обратился я к Джеймсу, — я Алану друг и ради друзей и близких моего друга готов на все.

Говоря это, я старался придать своему лицу выражение живейшей готовности, потому что Алан уже смотрел на меня с беспокойством. «К тому же, — мелькнуло у меня в голове, — они все равно развесят афиши с моими приметами, стоит мне только выйти из этого дома». Но тут я увидел, как жестоко я ошибался в этих людях. Не успел я договорить, миссис Стюарт, вскочив со своего места, с плачем кинулась мне на шею, затем подбежала к Алану, благодаря небо за нашу доброту и участие.

— Для тебя-то, Алан, это священный долг. Но каков юноша! В горький час пришел он в наш дом и застал нас в беде, увидел мужа моего, просящего и умоляющего. Его, который рожден, чтобы повелевать, как король! О, благородный юноша, мне не суждено узнать ваше имя, но ваш образ сохранится в моем сердце, и, покуда оно бьется у меня в груди, я буду хранить этот образ и благословлять вас.

С этими словами она поцеловала меня и вновь, зарыдала, чем повергла меня в крайнее смущение.

— Ну, полно, полно, право, — проговорил решительно сбитый с толку Алан и обратился ко мне: — В июле светает рано, завтра в Аппине поднимется кутерьма, прискачут драгуны, начнут кричать «Круахан»[36], забегают красномундирники. Пора, сударь, в дорогу.

Мы попрощались и снова пустились в путь, держа направление на восток. Стояла темная, тихая, чудная ночь. Вокруг простирались все те же холмы и ложбины.

Глава 20

Бегство. На скалах