Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

Наконец около половины одиннадцатого с вершины холма мы увидели внизу огоньки. Судя по всему, дверь одного из домов была отворена настежь, светилось пламя очага, горели свечи. Вокруг дома и его пристроек с факелами в руках сновали люди. Я насчитал человек пять-шесть.

— Джеймс, как видно, повредился в рассудке, — заметил Алан. — Подойди сюда вместо нас солдаты, угодил бы он в переделку. Впрочем, на дороге-то, надо полагать, он дозор выставил. Эту тропу, которой мы шли, солдаты не знают, да и найти — с ног собьются.

С этими словами он сложил пальцы и трижды свистнул. Это был условный сигнал. Странно было видеть, как при первом свисте огни замерли, точно людей, которые бегали с факелами, охватил страх, и как под конец все снова пришло в движение.

Водворив таким образом спокойствие, мы стали спускаться. У ворот усадьбы, вернее сказать, зажиточной фермы нас встретил человек высокого роста, лет пятидесяти, весьма приятной наружности. К Алану он обратился по-гэльски.

— Джеймс Стюарт, — произнес Алан Брек, — попрошу тебя говорить по-шотландски. Молодой человек, которого я привел, понимает только этот язык. Позволь представить, — объявил он, взяв меня под руку, — дворянин из Нижней Шотландии, юный лэрд, однако пусть его имя пребудет в тайне, для его же блага.

Джеймс Гленский, обернувшись ко мне, чрезвычайно учтиво со мной поздоровался, но тотчас вновь повернулся к Алану.

— Ужасная весть! — в волнении воскликнул он, ломая руки. — Не оберешься теперь беды.

— Да полно. Нет худа без добра. Колин Рой мертв, благодари бога.

— Сказать по правде, уж лучше бы он ожил сейчас. Труби себе кому угодно о своих намерениях, но теперь, когда каша заварена, кто, спрашивается, будет ее расхлебывать? Его убили в Аппине, заметь, Алан, у нас! Нам отвечать, а у меня как-никак семья.

В продолжение этого разговора я глядел по сторонам, наблюдая, как хлопочут слуги. Одни, стоя на лестницах, разгребали солому на крышах, вытаскивали оттуда ружья, мечи, пистолеты. Другие переносили это оружие в потайное место куда-то на дно оврага, и по ударам кирки я догадался, что его закапывают. Все это совершалось с усердием, но очень уж бестолково и суматошно. На одно ружье набрасывалось сразу несколько человек, тянули, вырывали друг у друга, сталкиваясь в темноте с горящими факелами. Джеймс поминутно прерывал разговор с Аланом, отдавал какие-то распоряжения, которых, видно, никто не понимал. При свете факелов я мог разглядеть лица, они выражали страх и смятение. Долетали обрывки приглушенной речи, голоса звучали тревожно и раздраженно.

Вскоре из дома показалась девушка, держащая в руках не то узелок, не то сверток. И сейчас вспоминаю не без улыбки, как, встрепенулся Алан при виде этой ноши.

— Что это у нее там? — спросил он.

— Да вот порядок наводим, — отвечал Джеймс испуганно и как-то заискивающе. — Они же будут искать по всему Аппину, перевернут у нас все вверх дном. Надо, чтобы все было убрано, чтоб комар носа не подточил бы. Ружья, мечи мы в мох зарываем, а это, должно быть, мундир твой французский.

— Как! Зарывать мой мундир! Черт побери, я не позволю!

Алан подбежал к девушке, завладел свертком и поспешил переоблачаться в сарай, вверив меня заботам своего родича.

Джеймс, недолго думая, повел меня в кухню, усадил за стол, сел напротив и какое-то время занимал учтивым разговором, как и подобает гостеприимному хозяину. Но вскоре его лицо вновь омрачилось думой. Он сидел нахмурившись, покусывал ногти, поминутно впадая в рассеянность, и про меня вспоминал лишь изредка. Говорил что-то невнятное, улыбался слабой улыбкой и снова погружался в мучительные размышления. Жена его, уткнувши лицо в передник, сидела у очага и плакала не переставая. Старший сын, сидя на корточках, разбирал кучу бумаг, время от времени бросая что-то в огонь. Молодая служанка, с красным заплаканным лицом, как потерянная, носилась по комнате, суетливо перебирала какие-то вещи, бросала их, кидалась к другим, всхлипывая то и дело. В дверь поминутно заглядывали разные лица в ожидании указаний и распоряжений.

Наконец Джеймс не выдержал, вскочил на ноги и, извинившись передо мной, попросил позволения походить по комнате.

— Что вам проку от моей компании, сударь, — сказал он. — Я не искусник до светских бесед. Только и думаю, что об этой ужасной истории. Сколько бед она навлечет на безвинных людей!

Тут, заметив, что сын сжигает бумагу, которую, по-видимому, не нужно было сжигать, он уже не мог совладать с собой, волнение выплеснулось, да так, что и неловко было глядеть. Он набросился на сына с бранью и кулаками.

— Ты с ума спятил? — кричал он. — Хочешь, чтоб отца твоего повесили? Ты этого добиваешься?!

И, совсем забыв о моем присутствии, он еще долго кричал ему что-то по-гэльски. Юноша покорно молчал, а жена Джеймса при слове «повесили» уронила лицо в передник и зарыдала пуще прежнего.

Тягостное это было зрелище для человека стороннего, потому я несказанно обрадовался, когда наконец появился Алан, приятно преобразившийся в своем щегольском французском мундире. Правда, мундир уже так износился, что едва ли заслуживал такого эпитета. Пришел и мой черед переодеться. Один из сыновей Джеймса, вызвав меня из кухни, дал мне долгожданное чистое платье и пару горских башмаков из оленьей кожи, виду несколько странного, но на деле очень удобных.

К моему приходу Алан, должно быть, уже рассказал наши похождения. Все, по-видимому, понимали, какая опасная предстоит нам дорога; сборы шли полным ходом. Каждый из нас получил пару пистолетов и шпагу, как я ни пытался отказаться от последней, ссылаясь на неумение. Кроме того, нам дали в дорогу мешок овсяной муки, котелок и бутылку французского коньяку. Недоставало лишь денег. У меня осталось всего около двух гиней. Пояс с золотом был отправлен во Францию с другим гонцом, и состояние моего друга, доверенного лица Ардшиля, составляло отныне семнадцать пенсов. Что же касается Джеймса, то он, видно, так поистратился на поездках в Эдинбург и на судебных тяжбах, что наскреб только три шиллинга и пять с половиной пенсов, да и то все по большей части медью.

— Этого мало, — заметил Алан.

— Попроси у кого-нибудь поблизости или дай знать мне с дороги: я тебе потом вышлю. Видишь ли, Алан, ты должен поскорее уходить отсюда. Не время сейчас задерживаться из-за одной-двух гиней. Они наверняка о