Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

что она могла бы попасть в столь грубые руки. Неужели вы полагаете, что я возомню о себе, потому что она просила о моей жизни? Она заступилась бы и за слепого щенка! А ведь у меня, казалось бы, есть больше причин вознестись надеждой, чем ведомо вам. Она поцеловала вот эту руку. Да-да! Но почему? Потому что верила, будто я совершаю подвиг и, возможно, иду навстречу смерти. А вовсе не из-за меня самого… Но к чему я буду объяснять это вам — ведь вы не в силах удержаться от смеха, стоит вам взглянуть на меня. Поцелуй был данью тому, что ей казалось доблестью. По-моему, такой чести удостоились только я и бедный принц Чарли. Ведь так меня уподобили богу! Неужели вы не понимаете, каким страхом исполняется мое сердце, когда я вспоминаю про это?

— Я правда часто над вами посмеиваюсь — куда чаще, чем допускают приличия, — заметила она. — Но послушайте меня: если вы будете говорить с ней, как вот сейчас, вам не следует вовсе отчаиваться.

— Вот так? — вскричал я. — Я не осмелюсь! С вами — дело другое, мисс Грант, вы можете думать обо мне, что хотите. Но она? Нет уж!

— Таких неуклюжих ножищ во всей Шотландии не найти! — заметила она.

— Да, маленькими их не назовешь, — ответил я, поглядев вниз.

— Бедная, бедная Катриона! — воскликнула мисс Грант.

И я с недоумением уставился на нее. Теперь-то я прекрасно понимаю, куда она клонила (и, пожалуй, с полным на то основанием), но в подобной словесной пикировке я никогда силен не был.

— Ну что же, мистер Дэвид, — продолжала она, — пусть это и против моей совести, но придется послужить вашей вестницей. Она узнает, как вы бросились к ней, едва услышали, что она в тюрьме. Она узнает, как вы даже отказались перекусить с дороги. И про наш с вами разговор она узнает в той мере, в какой, на мой взгляд, дозволено столь юной и неопытной девице. Поверьте, так вы предстанете в гораздо лучшем свете, чем могли бы представить себя сами. Ведь я уберегу скорлупки от неуклюжих ножищ.

— Значит, вам известно, где она? — воскликнул я.

— Известно, мистер Дэвид, только я вам не скажу, — ответила она.

— Но почему? — спросил я.

— Видите ли, — сказала она, — я надежный друг, как вы не замедлите убедиться, и первый среди тех, кому я друг, — мой папенька. Так что, уверяю вас, вы не смягчите меня и не разжалобите. А потому не делайте жалких глаз и позвольте пока распрощаться с вашим дэвидобальфурством.

— Еще одно! — вскричал я. — Есть обстоятельство, которое может ее погубить. И меня тоже.

— Но будьте кратки, — сказала она. — Я и так уже потратила на вас полдня.

— Леди Аллардайс верит… — начал я. — Она полагает… она думает, что я ее похитил!

Лицо мисс Грант порозовело, и я совсем смутился, вдруг обнаружив, сколь деликатен ее слух, но затем мне показалось, что она борется со смехом, и окончательно мои подозрения подтвердила некоторая дрожь в ее голосе, когда она ответила:

— Я беру на себя защиту вашей репутации. Можете спокойно доверить ее мне.

И с этими словами она вышла из библиотеки.

Глава 20

Я продолжаю вращаться в лучшем обществе

Почти точно два месяца я оставался гостем в доме Престонгрейнджа и ближе познакомился с судейскими чинами, законоведами и цветом эдинбургского общества. Но не думайте, что мое образование оставалось в небрежении. Напротив, я усердно им занимался. Я учил французский язык, готовясь отправиться в Лейден, и брал уроки фехтования, упражняясь по три часа в день с заметным успехом. По совету моего кузена Пилрига, отличного музыканта, я начал посещать классы пения, а по приказанию моей мисс Грант — и танцевальные классы, украшением которых, должен сознаться, я отнюдь не стал. Однако все любезно уверяли, что мои манеры приобрели некоторый лоск, и бесспорно, я научился довольно ловко справляться с полами моего кафтана и шпагой, а также стоять посередине гостиной, точно был там хозяином. Гардероб мне пришлось заказать заново под самым внимательным надзором, и даже пустяки вроде того, как должен я перевязывать свои волосы и какого цвета лентой, три барышни обсуждали между собой, точно весьма важный предмет. Но как бы то ни было, выглядел я теперь много изящнее прежнего и даже обрел щегольской вид, который немало удивил бы добрых обитателей Эссендина.

Две младшие барышни принимали участие в критике моих костюмов с большой охотой, так как умение одеваться составляло главный интерес их жизни. В остальном они почти не замечали моего присутствия и, хотя принимали меня с неизменной бессердечно-ласковой любезностью, все же не могли скрыть, как я им скучен. Что до тетушки, она была на редкость вялой женщиной и, насколько я могу судить, уделяла мне ровно столько же внимания, сколько и членам собственной семьи, другими словами — почти никакого. Таким образом, друзьями моими были только старшая дочь и сам лорд-адвокат, и особенно нас сблизило развлечение, всем нам троим одинаково приятное. Несколько дней до начала судебной сессии мы провели в загородном имении, где жизнь была поставлена на самую широкую ногу и держался открытый стол. Там-то мы трое и начали совершать совместные верховые прогулки по окрестностям, а затем сохранили этот обычай и в Эдинбурге, отправляясь кататься, когда у лорда-адвоката выпадал свободный час. Удовольствие от бодрящей скачки, неожиданные происшествия, капризы погоды — все это рассеивало мою обычную застенчивость. Мы забывали, что мы — чужие люди, и беседа (потому что она не была светской обязанностью) текла легко и свободно. Вот так они мало-помалу узнали историю моей жизни с той минуты, когда я покинул Эссендин: плавание и сражение на бриге «Ковенант», скитание по вересковым пустошам и все прочее. Интерес, который пробудили в них мои приключения, определил направление одной из наших позднейших прогулок, в которую мы отправились в тот день, когда не было судебных заседаний, и о которой я расскажу поподробнее.

Мы выехали рано, поехали по дороге в сторону Шоса и посреди забеленного утренним инеем поля увидели дом, из труб которого не вился ни единый дымок. Престонгрейндж спешился, отдал мне поводья своего коня и один пошел навестить моего дядю. Помню, какой горечи преисполнилось мое сердце при