Огни в море - Микель Рейна

шум перенес Мэри-Роуз в Сан-Ремо-де-Мар, в те времена, когда свежий бриз вот так же гонял песок по пляжу; она уже и вспомнить не могла, сколько лет ей не доводилось спускаться к морю. Почти забылось и то ощущение полной свободы, которое испытываешь, когда плывешь в прохладной воде. Как она любила плавать! При мысли о тех далеких днях из глаз Мэри-Роуз полились слезы, и боль в колене показалась пустяком в сравнении с глубинной мукой, накатывавшей время от времени, как застарелое похмелье.

Гарольд, смирившись, издал тяжелый вздох. Он бережно приподнял перчатку со снегом, чтобы посмотреть, не уменьшился ли отек, и покрылся холодным потом, поняв, что нет никакого улучшения. Колено жены еще больше раздулось; туго натянутая кожа блестела, как пластмасса, и по красному фону расползались багровочернильные пятна.

Считанное количество раз Мэри-Роуз видела своего мужа столь озабоченным.

– Вряд ли это слишком уж серьезно, – бодрилась она. – Мне только нужно отлежаться.

Гарольд вернул перчатку на колено жены, аккуратно помог Мэри-Роуз принять удобную позу и поцеловал. Сам он улегся рядом, хотя понимал, что, как ни велика усталость, заснуть ему не удастся.

Палатка, казалось, еще сильнее уменьшилась в размерах и грозила задушить их. При любой попытке пошевелиться супруги головой или ногами задевали стены или утыкались в тюлененка, который безмятежно устроился у них под боком. Ветер проказливым бесенком свистел в швах ненадежной конструкции, вымораживая замкнутое пространство. Хруст пластика выводил Гарольда из себя; он не мог отвести глаз от четырех жердей каркаса, опасаясь, что в любое мгновение все сооружение повалится им на голову.

В какой-то миг на фоне полупрозрачного полога он заметил кружок мерцающего янтарного света. Утерев подступившие слезы и мало что различая в темноте, он приподнялся, случайно толкнув тюленя. Тот принялся испуганно голосить. Гарольд уже успел совершенно забыть о его существовании: зверек проводил их до палатки и – делать было нечего – пришлось приютить его.

– Что случилось? – спросила Мэри-Роуз, привставая.

Но ответа не потребовалось, свет сразу же приковал к себе ее настороженный взгляд. Несмотря на царящий переполох, супруги почти мгновенно услышали узнаваемый скрип снега под сапогами – кто-то шел в их сторону. Светящийся кружок увеличился, озарил вход, затем мелькнула мохнатая варежка и полог распахнулся.

На миг супругов ослепил яркий луч, пронзивший пространство буквально в метре от лица, но вскоре они различили темный силуэт с факелом: это была мама девочки.

Все мышцы у Гарольда и Мэри-Роуз напряглись от ворвавшейся струи холода и от страха перед этим неожиданным визитом. Женщина наклонилась, воткнула факел в снег и поставила корзинку перед входом в хижину. Еще один порыв ветра пронесся над равниной; пламя затрепетало со звуком реющего флага. От ледяного воздуха Гарольд закашлялся, но всего на пару секунд. Женщина достала пару дымящихся деревянных плошек с каким-то густым серым варевом, кувшин воды и третью миску, на сей раз с кусками сырой рыбы, что сразу же заставило тюленя угомониться. Гарольд и Мэри-Роуз приняли плошки так бережно, словно это был тончайший драгоценный фарфор. От теплого дерева их руки моментально согрелись, и супруги поежились от удовольствия.

– Большое спасибо, – поблагодарила женщину Мэри-Роуз, глядя ей прямо в глаза.

Гостья отвела взгляд и беспокойно обернулась, словно опасалась чьего-то появления. Она порылась в корзинке, достала маленький глиняный горшочек и толстую связку нарезанных из ткани полосок и протянула все эти сокровища Мэри-Роуз. Та приняла снадобья, с сомнением глядя на густую коричневую мазь в горшочке.

Женщина жестом показала на ее колено, подхватила корзинку и факел и, ни секунды не медля, затерялась в ночной тишине.

Полог опустился, и узкое помещение сразу же наполнилось жарким зловонным духом от дымящихся плошек. Гарольд посмотрел на жену и заметил в уголках ее потрескавшихся губ намек на триумфальную улыбку. Внезапно при взгляде на крохотный горшочек и пищу Грейпс ощутил жгучий стыд за все, что он тут недавно наговорил.

Мэри-Роуз убрала наполненную снегом перчатку с ноги и протянула мазь мужу. Гарольд зачерпнул немного вязкой субстанции и начал медленно втирать ее в воспаленную покрасневшую кожу. Свежий запах, отдающий мятой, заглушил тошнотворную вонь от супа; Гарольд и понятия не имел, из чего состоит снадобье, но от души пожелал, чтобы оно помогло. И неважно, из чего оно сварено. Затем, стараясь не слишком задевать кожу, он наложил повязку на колено Мэри-Роуз, и супруги улеглись рядышком на узкой подстилке.

Мэри-Роуз почти сразу же провалилась в сон. Повернувшись к жене, Гарольд смотрел на ее бледное худое лицо, полуприкрытое разметавшимися волосами; он никак не мог привыкнуть к ее изменившемуся облику. Грейпс придвинулся поближе к Мэри-Роуз и обнял ее, надеясь согреть. На память пришли последние дни в доме перед тем, как они решились на поход, увидев вдалеке струйку дыма; вспомнилось, как они грелись на диване, впечатавшись друг в друга, чтобы сохранить тепло, – точно так же они лежали и сейчас. В голове тяжелым колоколом гудели слова Мэри-Роуз: «Как ты думаешь, если бы мы остались в доме, что бы сейчас было? Наверняка к этому времени мы бы уже протянули ноги, не от холода, так от голода, а может, от того и другого одновременно». Он ощущал себя полным идиотом, ослепленным в тот миг яростью и отчаянием, и теперь ему было невыразимо стыдно за свои слова.

При одной мысли о том, как сложилась бы их судьба, на глаза наворачивались слезы. Вот два человека, которые, скорчившись, ютятся на диване в остывшем доме; они чувствуют, как к их телам потихоньку подбирается сверкающий иней, уже окутавший стены, полы, мебель и даже воспоминания, и постепенно сковывает течение жизни, погружая их в глубокий беспамятный сон, в котором они навсегда заледенеют в вечном объятии смерти.

Вдали от дома

Мэри-Роуз и Гарольд внезапно проснулись от визгливого лая. Какое-то время они приходили в себя, но довольно скоро тюлененок, который копошился у них в ногах, вернул их к реальности. Гарольд лениво приподнялся, открыл вход и выпустил зверька на улицу. Колючий утренний мороз, словно пощечиной, тотчас стряхнул остатки дремоты. Перед хижиной простиралась бескрайняя белизна. Снегопад прекратился. Слышались лишь сопение тюленя, барахтающегося в ледяных застругах, и скрип пластикового полога под напором ветра. Мэри-Роуз тоже приподнялась и села рядом с мужем.

– Тебе лучше не вставать, – сказал Гарольд, пощупав повязку на колене жены. – Отек все еще большой.

– Зато уже почти не болит, – ответила она с неуверенной улыбкой на исхудалом лице.

Гарольд с облегчением выдохнул. Тюлененок вернулся в палатку и зарылся под