Дом пламенных клятв - Оливия Вильденштейн

Я прижимаюсь губами к его шее, целую, наслаждаясь видом того, как дергается его кадык. Продолжая массировать его через штаны, тяну завязки своего корсета. Узел легко поддается. Я вновь целую Лора, вновь глажу, одновременно дергая за ленточку.

Едва завязки ослабевают, я отрываю рот от подрагивающего горла своей пары и убираю руку с его пульсирующего члена. Он испускает разочарованное рычание, которое быстро переходит в одобрительный стон, когда я стягиваю корсет на бедра и выскальзываю из него.

– Хочу тебя, – бормочет он.

Твое желание для меня закон.

Его взгляд отрывается от моей обнаженной груди, касается моего лица, в них загорается озорной огонек, и в следующее мгновение Лор уже оказывается на мне. Его губы покрывают жадными поцелуями мою шею, выпуклости грудей. Тяжелое дыхание касается сосков, но больше ничего. Затем он выпрямляется, обхватывает пальцами мою шею и притягивает лицо к своему, чтобы соединить наши рты.

Должно быть, я пробудила его внутреннего зверя: сегодня в нем нет мягкости, его хватка оставляет синяки, а поцелуй требователен.

Я опускаю руки к его штанам в поисках завязок на поясе. Отыскав их, дергаю, и его брюки сползают. Удовлетворенно вздохнув, обхватываю пальцами его горячее, шелковистое достоинство.

Лор дрожит от прикосновения снова и снова, когда я начинаю медленно двигать рукой. А потом бормочет бессвязную вереницу слов, наполовину на лючинском, наполовину на вороньем. Он превращается в тень, лишая мою руку этой прекрасной, пульсирующей части своего тела, прежде чем появиться мгновение спустя без обуви и брюк. Однако рубаха по-прежнему на нем. Я хватаю края и стягиваю с него. Он не дает мне и секунды, чтобы полюбоваться его широкой грудью, прежде чем обхватить мою задницу ладонями и оторвать меня от пола.

С тихим писком я обвиваю руками его шею, а ногами – талию. Он направляется к кровати, затем меняет направление. Я думаю, что он намерен отнести меня в ванную, но как бы не так.

Он берется за дверную ручку библиотеки, пинком распахивает дверь. Лунный свет играет на темном дереве и зажигает каждый позолоченный корешок, отчего они сияют, подобно звездам. Пока я восхищенно оглядываюсь, он подходит к огромному столу с пожелтевшей картой его королевства и раскладывает меня на ней. Плечо задевает маленькую стеклянную чернильницу, опрокидывая ее набок, содержимое брызгает как на охристую бумагу, так и мне на кожу.

Я тянусь к ней, чтобы поправить, однако Лор ловит мои запястья и, закинув за голову, прижимает к бумаге, затем наклоняется надо мной и впивается зубами в мой сосок.

Напрочь позабыв о чернильном беспорядке, я выгибаюсь ему навстречу. Он накрывает весь сосок ртом и целует так неистово, что боль и удовольствие сталкиваются. Двойственное ощущение пронзает позвоночник и таз, между ног разливается жар.

Лор подвергает той же сладкой пытке другую грудь, прежде чем проложить поцелуями дорожку к пупку. Пальцы отпускают мои запястья, тупые ногти скользят вниз по внутренней стороне рук, вызывая мурашки в каждом уголке моего естества, затем по грудной клетке обводят фигуру до бедра. Едва добравшись до паха, он хватает мое кружевное нижнее белье и стягивает его с меня. Затем гладит худые пятки и сгибает мою ногу, чтобы поцеловать в лодыжку. Медленно проводит языком вверх до колена, и оказывается, что колени – самое чудесное местечко, поскольку от прикосновения его рта там все мышцы сжимаются.

Лор закидывает мою ногу на свое широкое плечо, затем уделяет внимание другой лодыжке, икре и колену, прежде чем закинуть и эту ногу себе на спину. После чего широко раздвигает мои бедра, опускается на корточки и зарывается лицом между моих ног.

Я вздрагиваю, когда его язык соприкасается с моим волшебным бугорком, и запускаю перепачканные чернилами пальцы в его вороные волосы. Не для того, чтобы удержать его – вряд ли он в этом нуждается, – а чтобы удержаться самой.

Когда он атакует меня кончиком языка, кажется, будто золотые буковки на кожаных корешках соскакивают с мест и принимаются кружиться во тьме над нами. Я взираю на качающуюся голову Лора, затем откидываю голову и глазею на мерцающий циклон, который словно вращается все быстрее и…

– ЛОР! – Имя вырывается из горла одновременно с оргазмом, разгорающимся внутри, разрывая меня на части.

Не успеваю я прийти в себя, он выпрямляется, прицеливается и входит в меня.

Перед глазами загорается еще больше звезд. Они сияют и мерцают, как фейерверки, проносятся по каменному небу, подобно кометам.

Когда он полностью внутри, из его груди вырывается хриплое рычание и разливается по моему телу. Тембр такой громкий и низкий, что дерево подо мной сотрясается. Он отводит бедра, постанывая, когда мои мышцы сжимают его. Я настолько мокрая, что он выскальзывает. Не успеваю я возмутиться, он врывается обратно.

Из опрокинутой чернильницы с бульканьем выплескивается еще больше чернил, забрызгивая мне челюсть. Лор отпускает мою ногу и тянется к щеке. Сперва я думаю, что он намерен стереть чернила, но он проводит рукой по моему торсу и рисует узоры, водя ладонью по потной коже, затемняя темно-розовые пики подпрыгивающих грудей.

Фока, мо крау. – Его глаза блестят, как и лоб, как и обрамляющие его локоны цвета воронова крыла. – Как же я скучал по мягкости твоей кожи и теплу твоего тела.

Каждый мускул в теле сжимается, начиная с лона, по которому он скучал, и заканчивая сердцем, которое он завоевал своим упорством.

– Я скучала…

Мне не хочется отводить взгляда, однако веки захлопываются сами по себе, когда он проводит тыльной стороной ладони по чувствительному клитору. Я взрываюсь перед ним, вокруг него… волна удовольствия засасывает его глубже, прежде чем вытолкать наружу.

Вот только моя пара – не какой-то камешек, который можно перекатить; он скала, о которую разбиваются волны и корабли. Он окидывает взглядом устроенный на моей коже беспорядок, зрачки сокращаются в такт челюсти, затем он с диким рычанием врывается обратно в мои судорожно сжимающиеся глубины и извергается, окрашивая те части меня, до которых не смогли достать чернила.

Когда он извергает последние остатки семени, я вся мокрая, как и он, и не только от соли нашего совместного пота и удовольствия, но и от блаженства. Отупляющего, душераздирающего блаженства.

Все еще внутри меня, он склоняется надо мной и благоговейно целует маленькую татуировку под глазом, прежде чем пробормотать нечто, похожее на молитву на вороньем. Я разбираю имена своих родителей и слова «спасибо» и «ветер».

Я благодарил ветра за то, что они вынесли твою маму к берегу моего