Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон

ужасные и неописуемые богохульства. Привести их здесь я не в силах. Достаточно сказать, что к сатане были обращены самые возвышенные и благоговейные слова, а Того, кто превосходит всех святостью, осыпали самыми гнусными и непередаваемыми проклятиями. Вопли смолкли так же внезапно, как начались, и на мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом воды.

Затем жуткий голос вновь вознесся к небесам. Он кричал:

– Кэтрин Гордон, приказываю тебе именем моего и твоего повелителя: восстань с того места, где лежишь! Восстань, приказываю! Восстань!

Вновь наступила тишина. Внезапно Хью с шумом втянул воздух и дрожащим пальцем указал на неподвижную черную воду под скалой. Взглянув туда, я увидел, как у основания скалы под водой колеблется бледный свет, волнуемый течением потока. Поначалу он был совсем слабым и крошечным, однако, пока мы смотрели, свет поднимался все выше из глубины и распространялся все шире, так что уже вскоре поверхность воды светилась почти на квадратный ярд [9]. Затем она дрогнула, и в волнах возникла голова мертвенно-бледной девушки с длинными распущенными волосами. Глаза ее были закрыты, уголки рта опущены, словно во сне, и пена стояла кружевом у шеи. Все выше и выше поднималась светящаяся фигура над водой, пока не показалось все тело до талии. Голова девушки была опущена на грудь, руки стиснуты. Вставая из волн, она приближалась, медленно и неостановимо двигаясь против течения бурлящей реки, так что постепенно выплыла на середине заводи.

– Кэтрин!.. Боже, боже! – вскричал Сэнди искаженным от боли голосом, двумя скачками преодолел расстояние до воды и бросился в безумное бурление волн. На мгновение его руки взметнулись к небу, а затем он скрылся под водой.

При звуках святого имени дьявольское видение растворилось, и нас ослепила такая яркая вспышка, за которой последовал такой оглушительный гром, что я закрыл лицо руками. В небесах будто отворились шлюзы, и на наши головы хлынул не дождь, но столб воды, вынуждая нас сжаться в комок. Нечего было и надеяться спасти Сэнди; погружение в водоворот обезумевшей реки сулило мгновенную смерть, а даже если бы нашелся пловец, способный выжить в этих обстоятельствах, не оставалось ни малейшего шанса найти что‐нибудь в кромешной тьме. Да и будь спасение возможным, я в тот момент не владел собой настолько, чтобы погрузиться в воды, из которых восстало жуткое видение.

Внезапно я содрогнулся от ужаса: ведь где‐то поблизости в темноте находилась женщина, от чьих надрывных воплей еще несколько мгновений назад кровь стыла в жилах и пот стекал по лбу. Повернувшись к Хью, я вскричал:

– Я не могу здесь оставаться! Надо бежать, бежать немедленно! Где она?

– Вы не видели? – спросил тот.

– Нет. Что произошло?

– Молния ударила в алтарь в нескольких дюймах[10] от того места, где она стояла. Мы… мы должны разыскать ее.

Я спустился вслед за Хью по склону, трясясь, как паралитик, и шаря руками по земле в смертельном страхе обнаружить чье‐то тело. Луна скрылась за тучами, и ни лучика не освещало наши поиски. Спотыкаясь и шаря на ощупь, мы обследовали весь берег от расколотого алтаря до кромки воды, но ничего не нашли и наконец оставили попытки. По всей видимости, после удара молнии ведьма скатилась по склону и сгинула в глубинах вод, из которых призвала покойницу.

На следующий день никто не рыбачил. Из Броры приехали мужчины с сетями и выловили из воды под скалой два тела, лежавшие рядом, – Сэнди и мертвой девушки. Старуха же пропала без следа.

Должно быть, Кэтрин Гордон, получив письмо Сэнди, покинула Инвернесс в большом волнении. Вероятно, она решила пойти в Гавон коротким путем и пересечь реку по валунам над Пиктской заводью. Поскользнулась ли она и не сумела вырваться из ненасытных волн или бросилась в них сама, не в силах вынести предстоящей встречи, остается лишь гадать. Так или иначе, теперь Сэнди и Кэтрин покоятся рядом на холодном, открытом всем ветрам кладбище в Броре. Пути Господни поистине неисповедимы.

На могиле Абдул-Али

Луксор[11], как согласится большинство из тех, кому довелось там побывать, обладает особым обаянием и предлагает путешественнику множество развлечений, среди которых тот в первую очередь отметит превосходный отель с бильярдной, божественным садом и возможностью принимать неограниченное количество гостей; танцы на борту туристического парохода по меньшей мере раз в неделю; перепелиную охоту; райский климат; а также множество невообразимо древних монументов для тех, кто питает склонность к археологии.

Однако немногочисленные фанатики, отстаивающие свою точку зрения с упорством ортодоксов, убеждены, что Луксор, словно Спящая красавица, приобретает свое истинное очарование лишь тогда, когда вся эта суматоха подходит к концу, отель пустеет, маркер[12] уезжает на длительный отдых в Каир, истребляемые перепела и истребляющие их туристы устремляются на север, и фиванская равнина, раскинувшаяся, словно Даная[13], под лучами тропического солнца, превращается в раскаленный рашпер[14], на который никто по доброй воле не ступит днем, хотя бы даже сама царица Хатшепсут[15] посулила смельчаку аудиенцию на террасе Дейр-эль-Бахри[16].

Подозревая, что фанатики могут оказаться правы, ибо во всех остальных отношениях являются заслуживающими уважения людьми, я поддался соблазну проверить их точку зрения лично. Так и вышло, что два года назад я, новообращенный, в начале июня оставался в Луксоре.

Большой запас табака и долгие летние дни побуждали к анализу очарования южного лета, и мы с Уэстоном – одним из первых избранных – долго дискутировали на эту тему. Хотя главным ингредиентом мы признали безымянное нечто, неизвестное химикам и доступное пониманию лишь через ощущение, нам без труда удалось назвать некоторые другие составляющие целого, дурманящие взор и слух. Кое‐какие из них приводятся ниже.

Пробуждение в теплой темноте перед рассветом и осознание того, что лежать в постели больше не хочется.

Молчаливый переход через Нил на лошадях, которые, как и мы, замирают, вдыхая разлитый в неподвижном воздухе неописуемо сладкий аромат близящегося утра, не теряющий своей чудесной привлекательности, несмотря на ежедневное повторение.

Исчезающе короткий и бесконечный в ощущениях миг перед самым восходом солнца, когда серая река внезапно сбрасывает покров темноты и оборачивается зелено-бронзовой лентой.

Розовый румянец, стремительно меняющий цвет, словно при химической реакции, растекаясь по небу с востока до запада, и сразу же следом – солнечный свет, озаряющий вершины западных холмов и стекающий с них, подобно светящейся жидкости.

Трепет и шелест, проносящиеся по миру: оживает ветерок, взвивается с песней в небеса жаворонок, лодочник кричит «Ялла[17]! Ялла!», трясут гривой лошади.

Последующая конная прогулка.

Завтрак по возвращении. Последующее безделье.

На закате – прогулка верхом по пустыне, где в воздухе разлит запах теплого песка, не похожий ни на что на свете, ибо не пахнет ничем.

Сияние тропической ночи. Верблюжье молоко.

Беседа с феллахами[18], которые есть самые