Солнцестояние - Кэтрин Болфинч

– А если есть? – Бабка достает из тряпицы сухую табачную стружку и сует за нижнюю губу. Зубы тут же окрашиваются ржавчиной. – Если огоньки и вправду предвестники нечисти? Если та самая Лесечка и вправду чудище, что заманивает добрые души? Ты послушай, говорят же, стоит только надеть одежду, что такая вот Лесечка принесет, – и…

– Хватит! – Марьяна стучит метлой и идет прибирать осколки, но по пути шипит бабке: – Я сына никому не отдам.

Сзади слышны шаги – тихие, словно шерстяные, но Марьяна слышит. После бабкиных слов она вообще один сплошной нерв.

– Ты куда? – Требует она у тени, жмущейся за мешки с сушеным ковылем.

Ишь, вырядился. Футболка, штаны – все чистое, разве что под горлом пара дырок-горошин.

У Вани на лице – не вина, а досада, что поймали. Скрывает лицо за льняными прядями, прячет зеленые глаза. Красивый сын вырос, вымахал, вытянулся борщевиком, а в голове как был наивной купавкой, так и остался. Все по взгляду прочитать можно.

– Я недалеко, – врет он неловко и подходит к столу, сгребая пучок крапивы в карман.

– Это зачем?

– Голодный.

Еще недавно Марьяна бы отмахнулась, но сейчас даже мелкая ложь колет под сердцем.

– На болото не ходи.

– Ладно, мам.

Слишком быстро согласился.

– Не ладно-мамкай мне тут. – Марьяна поднимает руку, чтобы обнять, но ладонь сама складывается в оплеуху. – Хватит по топям скакать, ясно? Угробишься – на кого я хозяйство оставлю? А ну клянись святой! Что на болото не пойдешь, что на огоньки не поведешься, что нечисть выглядывать не будешь – клянись!

Икона разбита, и она подсовывает ему под губы цепочку с шеи.

– Клянусь. – Ваня клюет серебряшку и прыскает за дверь – так быстро, что не разглядеть: левая рука у него за спиной сложена просто в кулак или наперекрест пальцами.

* * *

Болото – огромный глаз великана посреди леса: по кромке – зеленоватая ряска, а в середине – черный зрачок. Топь.

Ваня хлюпает босыми ногами, между пальцев мокро и вязко – но на душе еще хуже. Тут главное не останавливаться. Решил – значит, иди.

Все кочки знакомы, но он все равно трогает каждую пяткой на прочность: болото любит играть. Вот вчера здесь был твердый холмик, а сейчас – дыра, прикрытая мхом и пушицей. Ваня знает правила болота, и главное из них – правила меняются. Болото – своенравная хозяйка.

Темнеет. Здесь всегда темно. А еще с каждым шагом все тише, будто звуки тоже тонут, уходят под толщу черно-грязной жижи. Даже изумрудные змейки, скользящие из-под ног, не шипят, не шуршат, не шелестят травой – юркают под воду абсолютно бесшумно. Слышно только сбивчивое дыхание Вани. Он здесь один живой.

Сухие деревья обмотаны туманом, будто обрубки ног – ватой. То тут, то там залысины болота прерываются камышом и багульником. Высокие стебли стоят прямо, не тревожимые ветром, и пахнут сладко-могильно, словно натертые ладаном покойники.

Ваня идет осторожно, вглядываясь в безжизненную поверхность воды. Иногда в глубине мелькает что-то белое. Но пока можно убедить себя, что это рыба.

Вдалеке – первый огонек-проводник. Он подпрыгивает в нетерпении, кружится, мигает. Он ждет и манит. Он ведет. Наконец-то.

Ваня делает торопливый радостный шаг – и оступается. Пальцы скользят по мясистым листьям, удержаться не за что, он теряет опору и проваливается по колено. Вода густая, с комками, будто овсяная каша, и Ваня чувствует, как щиколотку облепило холодными жгутами, и тянет глубже, глубже, а твердого дна все нет.

Сбоку из земли торчит коряга. Это корень черной ольхи, скользкий, влажный, но крепкий. Ваня цепляется в последний момент. Мышцы деревенеют, сердце заходится, тело обдает волной пота. Ваня скрипит зубами, вытягивая себя на поверхность. Тяжело плюхается на кочку, а потом сидит, глядя на обляпанную штанину и почерневшие от едкого сока ладони.

Вдалеке загорается новый светлячок. Скорее, скорее.

Теперь Ваня старается не отвлекаться, ступает торопливо и упрямо, но белое шевеление под водой все ближе. И нет, это не рыба. Из-под мутной толщи на Ваню смотрят человеческие глаза. А потом к нему тянутся руки. Серые, мокрые, они хватают за щиколотки, цепляют штанины, подворачиваются под ноги. Ваня знает, на ощупь они как ножки червивых грибов, плоть разваливается, стоит только тронуть, зато кости – стальные, не перебить. Он тянет из кармана крапиву.

– Мертвая плоть – сиречь [14] замершая, – поучает он, раздавая щедрые удары. – Умершему – покой, живому – тревоги. На дно упал, там и утихни. Во имя святое, отпусти!

Что работает лучше – священные слова или ожоги, неясно, но руки нехотя опадают, клацая напоследок когтями. Ваня утирает лоб и встает прямо.

Совсем рядом мерцает третий огонек.

Он нежно-голубой, яркий, и он скользит через потопленную деревню. Между сгнившими домами. Мимо воняющего гнилью колодца. Под упавшими крестами.

Наконец, за сгоревшей церквушкой – поляна. Там, в окружении пляшущей гирлянды огоньков, под древним дубом, сидит Леся. Давно ждет, наверное. Заснула. Спиной опирается на ствол, голова запрокинута, темные волосы слились с корой.

Ваня крадется ближе, опускается на колени и разглядывает спокойное лицо. Он не в первый раз видит Лесю спящей. Каждый раз, когда удается проснуться раньше, он тихо лежит и смотрит, разглядывает удивительные, иномирные черты. Все вроде бы обычное, и теплые руки, и темные глаза, и смешные веснушки, но есть в ней что-то другое, таинственное, от чего одновременно хорошо и страшно.

Бабка зовет ее нечистью – а для Вани на всем свете нет никого чище.

Ваня садится рядом – и Леся открывает глаза. Улыбается сонно, тепло.

– Ваня… – Кладет руку на грудь, тянется ближе.

Дыхание стынет в горле.

– Давно ждешь?

Плечи под его ладонями дергаются вверх-вниз.

– Главное – дождалась. – Леся ведет по футболке вверх, до шеи, и останавливается, гладит подушечками пальцев по губам. – Ты готов? Пойти со мной? Последний день лета, завтра меня не будет…

Ваня кивает.

– Готов.

– Тогда… – Лесины глаза блестят не хуже огоньков-проводников. – Держи, я принесла одежду…

Темнота сгустилась, видны лишь тени, и Ваня целует щеки, лоб, улыбку – обрисовывает любимый образ по памяти.

Выровняв дыхание, он берет в руки темную футболку. Она пахнет Лесей, ее тайной. Странным и пугающим новым миром. Скоро Ваня станет его частью.

* * *

Когда часы снова падают со стены, прямо в таз с рассолом, Марьяна