Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

Я остановился, осененный внезапной мыслью. Отложив инструменты, я поднял ногу, соскоблил с подметки жирную грязь и размазал ее по лицу Клеста. Собрал горсть жира с другой калоши и мазнул по лицу Пшеницкого. Затем испачкал жирной грязью лицо Агеева.

Левидов прервал монотонное чтение.

– Зачем это? – спросил он, и слова пузырями вылетели из его рта.

– Мы ведь ищем графа Акулу?

– Верно.

– А что любят акулы?

– Кровь и жир.

– Точно. И они всегда голодны.

– Всегда голодны, – кивнул Левидов и продолжил читать „Руководство“.

Снова вооружившись молотком и колом, я ждал в изголовье гробов. Блестки жира радужно переливались в воде. Прошло несколько минут, и вдруг широкие ноздри Пшеницкого затрепетали, принюхиваясь. Рот широко распахнулся – превратился в акулью пасть. Из темных десен торчали игловидные зубы. Страшные черные глаза бешено вращались.

Голос Левидова стал громче.

Я приставил кол острым концом к груди существа, уже не прикидывающегося Пшеницким, и ударил молотком.

Граф Акула забился в судорогах. Его тело выгнулось, и кол еще глубже вошел в плоть. Ужасные зубы стучали, разрывая остатки человеческих губ. Шея вздулась, глаза выкатились из орбит.

Я шарахнул молотком. Существо корчилось и вздрагивало. Пасть стала красной от пены. Я ударил в третий раз, и кол провалился в грудь Акулы целиком, а из раны плеснул фонтан зеленой крови.

– Рыбки-окуньки… – прохрипел граф Акула.

Я отступил и выронил молоток. Левидов перестал читать, захлопнул „Руководство“ и бросил книгу на истекающую кровью грудь графа. Зеленый туман расползался над гробом, но он не скрыл от нас изменений, произошедших с телом существа. Вампир разлагался на глазах, превращался в сплошной гнойник. Истлевшая морда провалилась внутрь черепа; глаза лопнули. Туловище словно сдулось, и вот перед нами уже лежала опавшая водолазная рубаха, наполненная жидким прахом.

Я посмотрел на тела в других гробах. Лица Агеева и Клеста утратили бледность и ожесточенность, обрели спокойствие.

– Ты спас их, – сказал Левидов и положил на мое плечо железную кисть. – Они больше не мертвы.

Я взял скальпель и перепилил веревки на ногах и руках Агеева. Левидов освободил Клеста.

Я отошел к столу, чтобы положить скальпель в сумку, и, когда обернулся, – Агеев уже не лежал, а сидел в гробу. Он клацнул зубами и открыл мертвые слепые глаза…»

* * *

Два месяца спустя у Кавказского побережья нашли затонувший эскадренный миноносец. Десять лет как «овдовела миноносица».

Спустились на тридцатипятиметровую глубину Левидов и Пшеницкий. Осмотрели корабль. Лежит железная рыбина килем кверху, скучает. Привязали к находке веревку буйка. Копнули лопатой грунт: глинистый, крепко держит. Поднялись на баркас.

Вечером столпились отрядом над чертежами.

– Центробежкой насквозь копнем, – рассказывал и показывал инженер. – Три тоннеля, здесь, здесь и здесь. Подрежем под днище полотенца, привяжем к понтонам, воздух накачаем – и готово.

– На бумаге выходит ладно. – Цепкие глаза старшины разглядывали чертеж. – Дело за малым. Верно, парни?

Утром вернулись на вспомогательном судне к рыжему буйку. Загрохотала центробежная машина. Эпроновцы работали по очереди. Вгрызались шлангами в грунт, закапывались под корпус миноносца. Медленно шло, но уверенно. За три дня прорыли метров пятнадцать.

Куган задрал голову. В тусклой воде плясали, удаляясь, свинцовые подметки калош Левидова. Смену сдал, смену принял.

У темного зева тоннеля вилась бурая муть. Шланги от центробежки тянулись в промытый лаз. Куган полез в тоннель. Многотонной глыбой висел над головой миноносец. Медный шлем звякнул о палубный люк, Куган согнулся еще больше. Сутулый и неуклюжий, он добрался до тупика, поднял толстый шланг с наконечником и направил на глухую песчаную стену.

– Пускай воду!

– Сейчас будет, – ответил в наушниках Моцак.

Куган крепче перехватил шланг. В затылок шептал сжатый воздух. Многозначительно молчал заиленный корабль. Из медного наконечника вдруг выстрелила струя воды; шланг невольно взбрыкнул. Куган повел наконечником, разбивая слежавшийся песок. Затрещали, осыпаясь, ракушки.

Куган углубился на метр, положил шланг с наконечником и вернулся за шлангом с решеткой.

– Выключай воду! Тяни песок!

– Понял!

Он отсосал обвалившийся песок и подтянул шланг.

В тоннеле густо вихрило. Куган на ощупь отыскал шланг с наконечником и продолжил работу. Руки и плечи налились тянущей болью. Струя воды буравила корку песка и ракушек – кто тверже? Сколько еще до той стороны миноносца? Новый шаг в тесной норе. Еще один. Что-то держало со спины, не пускало…

В песчаной туче померещилась темная полость с окружностью огромных зубов: перед водолазом лежал исполинский червь, тугая струя била в его глотку. Куган зажмурился и отступил. Хватка ослабла, но он уперся спиной в песчаную стену.

Проход завалило. Шланг и сигнал стиснуло грунтом.

– Стоп вода! Меня засыпало! Врубай отсос!

Телефон молчал. В ушах водолаза заколотило.

– Слышно меня?

Нет ответа. Куган снова закричал, но кружок наушника лишь обжег холодом.

В ловушке. Телефонный кабель срезало о крышку люка или другое железо, а сигнал придавило песком – он снова без связи, как тогда, в каюте подводной лодки. Накатило удушливое чувство: все это уже было, иначе, но было, и теперь ему ни за что не выкрутиться.

Струя из наконечника хлестала по дну. Песок засыпал ноги.

– Это ведь ты, да? – прошептал Куган. – Достала-таки…

Он опустился на шланг, ощущая его живое рвение, бессмысленную теперь силу.

– Угораздило же, – сказал сам себе.

Могильным памятником лежал над ним эскадренный миноносец, придавленный тяжестью Черного моря. Гипнотически шуршал песок.

«Открой», – сказал кто-то.

Куган не ответил. Голос звучал не в наушнике, а в его голове, а значит, был бесполезен.

В шлеме стало тихо. И это тоже было, и не раз. Песком пережало воздушный шланг. Вот и все. Как же оглушительно тихо… Почему не слышно воды из шланга? Перестала, выключили. Может, наверху догадались о несчастье? Если и так – не успеют… Не топать ему больше по дну…

У Кугана перехватило горло, бросило в жар.

«Открой, и будешь жить».

Он узнал голос и не испугался. Чувствуя тошноту, стянул перчатки и ухватился за ручки переднего иллюминатора. Перед глазами плыло, расползалось. Он тяжело вдохнул и попытался провернуть иллюминатор.

«Открой…»

Грудь сдавило. Руки свело судорогой, он стиснул зубы и рванул. Иллюминатор пошел по резьбе. Из глаз брызнули искры. Воздух в шлеме закончился. Куган захрипел, продолжая крутить.

В шлем хлынуло море, и он захлебнулся соленой водой.

* * *

Он дышал. Не понимал как, но дышал.

Кислород поступал в кровь из воды, заполнившей легкие. Всасывался через кожу. Вода циркулировала сквозь его тело, шея по-бегемотьи раздулась, поры расширились – смерть подступила, но медлила.

Он впустил в скафандр море, и оно спасло