Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг

что он разворачивается и уходит. Но спустя пару мгновений он слышит за спиной быстрый топот и звук движущегося предмета. Он пригибается и успевает заметить занесенный топор. Мужчина, держащий его, слегка заваливается вперед от усилия. Уилл хватает его за футболку и крепко держит. Встряхивает, смотрит в полное отчаяния лицо. Топор все еще зажат в руке, Уилл хватает мужика, поднимается вместе с ним в воздух и падает с ним прямо в пруд.

Настало время страшилок.

Он вытаскивает мужчину, на чьем лице теперь только паника и тина, из воды. Сверкая клыками, спрашивает:

– Ты кто?

Ответа нет. Из дома доносится шорох, слышный только Уиллу. В окне Питера и Хелен загорается свет, и, когда высовывается голова его брата, Уилл снова погружает пойманного под воду.

– Уилл, что ты там делаешь?

– Суши захотелось. Свеженького, чтобы трепыхалось во время еды.

– Бога ради, Уилл, вылезай из пруда!

– Ладно, Пити. Спокойной ночи!

Мужчина под водой начинает вырываться, и Уилл толкает его поглубже, чтобы не поднимал волны. Он надавливает ему коленом на живот, прижимая ко дну. Питер закрывает окно и исчезает в комнате – видимо, беспокоясь, что их разговор привлечет ненужное внимание соседей.

Уилл вытаскивает мужчину из воды.

Тот кашляет, отплевывается, но пощады не просит.

Уилл мог бы его убить.

Он может поднять его в воздух, улететь и убить в нескольких километрах над этой жалкой деревушкой, и никто не услышит ни звука. Но что-то случилось. Что-то происходит прямо сейчас. Здесь, в саду, принадлежащем его возлюбленной, он замедляется. Делает паузу. Позволяет себе задуматься, прежде чем действовать. И понимает, что за поступками следуют последствия. Видимо, этот человек явился потому, что когда-то раньше Уилл что-то натворил, принял неосторожное решение несколько месяцев или лет назад. Убить его – значит навлечь на себя еще больше последствий.

И Уилл требует ответа.

– Кто ты такой?

Он уже смотрел в эти глаза. Он помнит запах этой крови, этот коктейль из страха и ненависти. Эффект узнавания подрывает его силы.

Уилл отпускает безымянного нападавшего, не дожидаясь ответа, и тот молча выбирается из пруда. Он уходит, пятясь до самых ворот, не сводя с Уилла глаз, оставляя мокрый след на дорожке. А потом исчезает.

И через секунду Уилл проклинает себя за эту слабость.

Он сует руку в холодную воду. Мимо быстро проскальзывает рыбешка.

Он хватает ее.

Вытаскивает.

Она бьется и трепещет в воздухе.

Уилл прижимает рыбье брюхо к губам и, снова выпростав клыки, впивается в ее плоть. Высасывает жалкие капли крови, а потом роняет рыбу обратно в воду.

Он выходит на берег и тащится, промокший насквозь, в свой трейлер, оставив на поверхности пруда истерзанный рыбий трупик, а на дне – утонувший топор.

Сатурн

Вернувшись в свою спальню, Роуэн садится на кровать, сжимая в руках бутылку вампирской крови.

Интересно, что будет, если он немного глотнет? Если почти не разжимать губ, лизнуть только самую малость – наверняка он сможет сдержаться и не сделать больше ни глотка.

Он не слышит возни в саду, за домом, зато слышит, как сестра выходит из своей комнаты. При звуке ее шагов он немедленно прячет бутылку под кровать, где уже несколько лет валяется кукла из папье-маше, которую он смастерил в клубе рукоделия, куда мама заставляла его ходить по субботам. (В отличие от остальных учеников, он не стал делать ни пирата, ни принцессу, а соорудил римского бога Сатурна, пожирающего своих детей. Поделка возымела мощный эффект на десятилетнюю Софи Дьюсбери, которая разрыдалась при виде того, насколько творчески Роуэн использовал красную краску и гофрированную бумагу. Преподаватели потом сказали Хелен, что Роуэну, возможно, стоило бы подобрать какой-нибудь другой кружок по интересам.)

Сестра распахивает дверь и вопросительно смотрит на Роуэна:

– Ты чего тут делаешь?

– Ничего. Просто сижу.

Она заходит и садится с ним рядом, прислушиваясь к ругани родителей.

Клара вздыхает и смотрит на постер Моррисси на стене.

– Заткнулись бы уже.

– Да-да.

– Это из-за меня? – кажется, впервые за несколько дней она по-настоящему огорчена.

– Нет, – отвечает он. – Они не из-за тебя ругаются.

– Знаю, но если бы я не убила Харпера, ничего бы не началось.

– Не факт. Мне кажется, у них давно накопилось. И вообще, не надо было нам врать.

Он понимает, что утешить ее не удается, поэтому решает достать бутылку из-под кровати. Она ошарашенно смотрит на остатки недопитой крови.

– Уилл угостил, – объясняет Роуэн. – Но я пока не пил.

– А будешь?

Он пожимает плечами:

– Не знаю.

Роуэн протягивает бутылку Кларе. Пробка выскальзывает из горлышка с аппетитным скрипом. Он смотрит, как сестра принюхивается, потом делает глоток – и когда бутылка опускается, на лице Клары больше нет ни тени тревоги.

– Ну и как оно на вкус? – спрашивает Роуэн.

– Райский, – она улыбается; губы и зубы окрашены кровью. – А теперь смотри, – говорит она, передавая бутылку брату. – Видишь? Я себя контролирую. Попробуешь?

– Не знаю, – отвечает он.

Через десять минут после того, как его сестра уходит, Роуэн все еще не решается. Он сперва нюхает, как делала Клара. Он сопротивляется. Ставит бутылку на тумбочку у кровати и пытается переключиться на что-нибудь. Снова приступает к стихотворению, посвященному Еве, но текст не идет, так что он просто читает Байрона.

Она идет во всей красе —

Светла, как ночь ее страны.

Вся глубь небес и звезды все

В ее очах заключены… [22]

Он пытается сфокусироваться, весь чешется, взгляд соскальзывает со строчек, словно ноги на льду. Он стаскивает футболку и видит атлас красных пятен на плечах и груди, которые вытесняют нормальную светлую кожу, как кипящее море могло бы вытеснять ледники.

Снегирь красногрудый!

Он вспоминает ненавистный голос Тоби и ржание Харпера – тоже мне самая смешная шутка в мире.

А потом он вспоминает то, что произошло в прошлом месяце. Он брел посидеть в одиночестве в тени под каштанами на дальнем краю школьного стадиона, когда его догнал Харпер с одной-единственной целью – прыгнуть и повалить на землю, что, собственно, ему и удалось. Роуэн помнит, как эта огромная и безжалостная туша прижимала его к траве, как у него чуть не лопались легкие, как другие пацаны хихикали – и Тоби в том числе – и как над толпой раздавался неандертальский вопль Харпера: «Утырок задыхается!»

Роуэн валялся, придавленный к земле, и даже не мечтал дать сдачи, нет – ему хотелось только, чтобы эта твердая земля поглотила его и больше никогда