Студент богословия - Майкл Циско

Студент богословия читать книгу онлайн
«Студент богословия» — роман, зовущий в сомнамбулическое путешествие по улицам Сан-Венефицио, города, будто явившегося из лихорадочных снов Франца Кафки и Сантьяго Карузо. Странствуя с безымянным героем среди лемуров, гротесков и призраков в попытках воскресить запретное книжное знание, читатель сам превращается в словопыта, меняя мир и себя черной алхимией слов.
«Студент богословия смотрит, как ночь опускается на пустыню. Огромные вараны, едва различимые в сумраке, тенями снуют у стен и замирают, готовые к ночному дозору. У него за спиной Сан-Венефицио зажигает огни. Он смотрит, как медленно, словно звёзды, разгораются глаза ящериц, возвращая этот свет сотней крохотных искр…»
Дебютный роман американского писателя Майкла Циско впервые на русском языке в переводе Катарины Воронцовой.
Первым приходит Альберт — возникает из ниоткуда. Незримый, он источает тепло, словно луч, упавший на веки слепца. Замирает чуть выше студента богословия — слева. Один за другим они выступают из тьмы: после Альберта вдвоем приходят Ниффрух и Дрейфик, затем Чан. Постепенно кольцо смыкается. Гастер приходит последним и застывает справа от студента богословия, так близко, что тот чувствует биение волн, дыхание Эклоги.
Они начинают говорить, и он забывает имена, различая их только по манере речи. У первого — резкий, тонкий, визгливый голос. Двое других шепчут, словно шелестят страницами книг. Еще один почти все время молчит. Здесь — кашель и окрики, там — быстрый перестук пальцев. Этот мычит, растягивая «мм» и заикаясь, тот — булькает горлом и чихает. С одной стороны низкий, грудной рев, с другой — безжизненное монотонное бормотание, смех и плач, а последний использует язык танца. Их круг превращается в петлю, невидимый и давящий. Они говорят на языке Каталога — на языке Эклоги — обо всем и о том, что за этим скрыто.
Напряжение становится невыносимым, чем дольше он медлит, тем сильней разрушается, смешиваясь с потоком. Облака пара поднимаются, обволакивают всполохи зубной боли, он разлетается на куски криком перепуганной птичьей стаи. Уходя дальше, чем когда-либо, погружаясь во тьму, полную ледяных волокон, тянущихся вовне, к теням, черней прежних, сквозь вуали или оболочки — одновременно хрупкие и текучие, простирающиеся в бесконечность, — он один сохраняет абрис, он и его двенадцать гостей, но они давно мертвы и куда свободней. Остаются только призраки чувств, вроде покалывания в фантомных конечностях: они пока связаны, но скоро начнут распадаться, осыпаясь во тьму черной метелью. Он все еще пытается помнить. Двенадцать словопытов исчезают, один за другим, а он ищет путь на изнанку теней — к настоящим словам. Частички пляшут вокруг, остатки чувств расползаются по черной глади, раскалившейся по краям, и, собравшись в кипящие капли, уносят студента богословия обратно в кресло волнами пенной пустоты.
Последний день
тудент богословия знает, что этот день станет последним. Прорицательные машины подтверждают предчувствие. Двенадцать банок, глядящих на него отовсюду, шепчут об этом, солнечный свет, прибывающий цветными волнами, говорит об этом, тени, сбившиеся в углах комнаты, — кричат об этом. Он нашел Каталог. Его исследования завершены. Он сидит за столом, покачиваясь взад и вперед, чувствуя, что пустота ждет, Эклога разверзается, требуя приношения. Дом вокруг ширится, впуская ее. Воздух впивается ледяными иглами в пальцы и ноги, боль отдается в зубах. Не в силах сосредоточиться, он практически выкидывает себя из кресла — в коридор.
Мисс Вудвинд читает, когда он входит к ней в комнату и, не говоря ни слова, садится рядом. Закончив параграф, она кладет книгу на колени.
— Что?
Он смотрит в пол. Мисс Вудвинд вновь слышит гудение, сотрясающее половицы. Кажется, оно стало громче.
— В чем дело? — спрашивает она, но он просто тихонько раскачивается. Мисс Вудвинд встает и сжимает подлокотники его кресла.
— Чем ты теперь занят? — громко говорит она, пытаясь до него достучаться. — Давай, отвечай! Все эти дни я только тебя и жду, по крайней мере, ты можешь сказать мне, что происходит!
Он либо грезит, либо игнорирует ее, а может, больше не понимает, ибо по-прежнему молчит. Мисс Вудвинд всплескивает руками, упирает их в бедра, подходит к окну.
— Что я здесь делаю?
Она замечает машину, застывшую на углу. Окна у нее темные, заглянуть внутрь нельзя. Внезапно, словно испугавшись раздраженного взгляда, машина газует и исчезает в вихре рваных листков. Мисс Вудвинд думает об отце, опускающем страницы в проявительные чаны, о толстых лупах, сквозь которые он тогда смотрит, вспоминает офис и скучает по нему. Наконец мысли уплывают вдаль. Очнувшись, она понимает, что уставилась на пустую улицу, и отворачивается. Студент богословия все так же неподвижен.
— Ты даже не понимаешь, что я здесь, — тихо говорит она, глядя на него, скрючившегося в кресле, как пугало.
— Я знаю, что ты здесь. — Голос у него такой мерзкий, что мисс Вудвинд едва не отшатывается к окну. Собравшись с духом, она подходит к креслу. Его ноги в тяжелых ботинках раскинуты, как у марионетки.
— Тогда расскажи мне, что ты делаешь! Если не собираешь слова, зачем остаешься здесь?.. Ты ищешь что-то еще!
Она наклоняется к нему — между их лицами остается лишь пара дюймов. Он покачивается, с трудом находит ее глаза.
— …Да, ты права.
— Так поделись! Расскажи, что это! Я должна знать!
Его охватывает слабость.
— Сказал бы, если бы мог.
— И что это значит?
Он отмахивается от нее:
— Не проси… такое нельзя рассказывать.
— Ты лжец или просто дурак?! — она смотрит на него, поджав губы, блестя глазами. — Я жду внятного ответа!
Но он уже отключается — глаза стекленеют, рот открывается, голова падает на спинку кресла.
Мисс Вудвинд сверлит его взглядом еще пару секунд, потом спускается вниз.
Вот и входная дверь.
Несколько мгновений она кусает губы, глядя в обрамленный лестницами коридор. Сердце колотится в горле, что-то ужасное вливается внутрь, тянет к нему. Мисс Вудвинд думает о студенте богословия в последний раз, вспоминая, как он стоял перед ее отцом несколько недель назад, и встречу в парке у фонтана. Затем она уходит.
♦ ♦ ♦Машины весь день ездят по улице, пытаясь отвлечь, раздавить, унести его мысли, мешают сконцентрироваться. Иногда они останавливаются у забора, и студент богословия замирает, чувствуя, как дом дрожит от рева двигателей, и вдыхая выхлопы. Присутствие снаружи давит на грудь, словно плита. Затем, без видимой причины, они уезжают. Тяжесть исчезает, гаснет, как головная боль. Он начинает подозревать насекомых. Тео убил немногих — не только ножами, но всевозможными отравами и токсинами, рассыпанными по углам дома,
