Студент богословия - Майкл Циско

банки формальдегида. Она в курсе, что он перестал видеться с Фасвергилем (имя, выхваченное из телефонного разговора) и выходит за городские стены — бродит в пустыне среди варанов. Он узнает, какой труп раздобыть следующим, не советуясь с Фасвергилем или его агентами. У прорицательных машин нет от него секретов. Иногда он вздрагивает и оборачивается, словно его окликнули, бросает странный взгляд на окна дома, смотрит на что-то у нее за плечом.

Когда они видятся вновь, его великолепное пальто кажется ей невыносимо черным и жутким: оно источает тьму, пятнает воздух, словно столб дыма. Даже Дезден, верный друг, поглядывает на него с тревогой, когда он не может сфокусировать взгляд или бьет себя по щеке, пытаясь закончить предложение. Студент богословия запинается на каждой фразе, и мисс Вудвинд с завистью сознает: он не желает произносить тех слов — слов мертвецов наверху.

Она хочет увидеть его записи, но он их прячет. Хочет вернуться к отцу, но не делает этого. Это странно — ее здесь ничто не держит. Она проводит дни за чтением, слушает струящийся под полом поток.

♦ ♦ ♦

Студент богословия скользит в сумерках под деревьями. Теперь он четче видит оро. Они замерли среди ветвей: одни спят, другие смотрят на дорогу, перекликаясь тихими свистящими голосами. Прохожие — различать их становится все труднее — роятся вокруг, расплывчатые и призрачные. Куда заметнее те, кого он прежде не видел. Не в силах оторваться, он провожает их взглядом. Вокруг не просто фамильяры или души животных — вся улица превратилась в риф, населенный бесплотными тварями. Они крадутся по мостовой, порхают над головами, змеятся между ног, прыгают друг на друга из окон. Тени, похожие на улетевшие зонтики, содрогаясь, плывут над крышами, словно медузы, повсюду мерцают длинные белые пятна и разноцветные тучки с зазубренными краями. Плоская многоногая тварь, выдыхающая голубой дым, пробегает по его левому ботинку. Студент богословия не вздрагивает, ему не противно. За всей этой суматохой он слышит тихий, прерывистый шепот Эклоги, приводящий мир в движение.

Дом вплывает в поле его зрения, точно разбитый корабль, мягко покачиваясь в воздухе. Необитаемая руина — снаружи ни огонька, только тусклый желтоватый свет, болезненный, приглушенный серебром стекол. Студент богословия скользит в высокой траве у забора, едва касаясь земли. Застывает перед крыльцом. В окне трепещет голубое сияние. Комната за ним пуста. Ставни обрамляют мертвое, искаженное криком лицо — черную дыру рта, ввалившиеся щеки, серебряные полумесяцы глаз, капли пота на лбу. Секунда, и оно исчезает, растворяется, тонет в тени. Что-то не так, он видит их постоянно, каждый проклятый день. Призраки. Его охватывает отчаянье: «Что со мной? Беги. Нет, никогда. Я выше этого, у меня есть цель». Он возвращается в дом.

На закате он испытывает свою новейшую прорицательную машину — светописец послеобразов, вдохновленный сделанной ранее записью: «Расположи светильники в темной комнате случайным образом и войди, танцуя. Прочти остаточные изображения на веках. Требует практики и долгих размышлений». Он выключает верхний свет и садится в темноте перед деревянной шкатулкой с единственной шестеренкой на правом боку. Кончиками пальцев ставит зубец на первую отметку и слышит приглушенный щелчок — узкие панели, составляющие фасад шкатулки, поворачиваются, как жалюзи, открывая темные щели всех форм и размеров. Некоторые из них сливаются, образуя неровные борозды и каналы. Студент богословия переводит зубец на вторую отметку, и внутри вспыхивают разноцветные огоньки, вырываются из отверстий, медлят на поверхности случайно образованных линий. Из паза прямо под крышкой с глухим лязгом появляется широкий черный демпфер, каждые несколько секунд он будет скользить вдоль передней стенки. Студент богословия сдвигает зубец еще чуть-чуть.

Демпфер уходит вниз — на дно шкатулки. Огоньки гаснут и загораются: одни движутся, другие высвечивают получившиеся узоры. Демпфер всплывает к крышке и опускается вновь. Студент богословия смотрит, закрывает глаза и видит линии, оставшиеся на обратной стороне век, — послеобразы. Пишет в тетради. Снова немного сдвигает зубец.

Еще один глухой щелчок, и конфигурация панелей меняется, огоньки становятся чуть ярче, вырываются из-под демпфера, он закрывает глаза и продолжает читать — проход за проходом. Через пару минут вновь поворачивает зубец. Быстрее, ярче, некоторые огоньки меняют цвет, панели смыкаются заново, за спиной — забытая тень горит и пляшет в верхнем углу комнаты. Он делает еще несколько записей и опускает зубец.

Хлопья света вскипают у него за спиной, словно метель, но студент богословия продолжает — смотрит на шкатулку до рези в глазах и зажмуривается. Пытается записать увиденное — так быстро, что карандаш рвет страницу. Студент богословия выкручивает зубец, и шкатулка вспыхивает, как спичечный коробок. Разноцветные полосы хлещут по лицу и по стенам, стягивают в узоры пятна, плывущие в воздухе. Еще одно деление, и калейдоскоп превращается в вихрь, шкатулка потрескивает, еще одно, и комнату заливает сияние, вспыхивает у него на щеках, пока за спиной встают тонкие высокие фигуры — их руки висят как плети, худые лица, похожие на треснувшие раковины, сочатся синим светом, рты и глаза распахнуты. Они безмолвно наблюдают за ним.

Времени на заметки не остается, он ускоряет шкатулку — она жужжит, стучит, подпрыгивает на столе. Широко раскрытые зеленые глаза, пристальные и прозрачные, пытаются впитать все узоры, фигуры вокруг гнутся и искажаются, меняют форму и цвет, синие растрескавшиеся лица идут рябью, содрогаясь, как те, что выглядывают из окон сумасшедшего дома, вонзают мертвые взоры ему в затылок, омут пятен пенится у его лица. Тяжело дыша, студент богословия сжимает шестеренку изо всех сил. Костяшки белеют, зубец немного сдвигается, он лихорадочно смотрит, пытаясь пробиться сквозь свет, демпфер скользит так быстро, что превращается в размытую серую нить между ним и огнями. Внезапно студент богословия выключает машину и, зажмурившись, падает назад. Под прощальный скрежет двигателя, тонет в черном океане — среди звезд и всполохов молнии. На улице Фасвергиль обращает мрачное — в отсветах — лицо к дому. Складывает руки на груди. Огни над его головой исчезают — созвездия рвутся, ветер рыщет в траве у ног, за спиной разевают пасти пустые дома, выплевывают из водостоков мертвые листья. С каждым шагом здание клонится к нему, словно хочет погрести под собой, но тревога Фасвергиля сильнее сомнений. Одетый в черное, с потрескавшимся ремнем, в туфлях домушника на креповых подошвах, он крадется на крыльцо и ударяет в дверь крупными, обтянутыми сухой кожей костяшками.

К