Студент богословия - Майкл Циско

на стене становится прозрачной и начинает течь. Это продолжается, пока пятно, каплями чистой воды, не сползает на пол. В прохладном сухом воздухе лужица испарится, исчезнет бесследно. Раздраженно взглянув на Тео, студент богословия протискивается мимо них и выходит на улицу.♦ ♦ ♦

Прорицательные машины — не единственный проект студента богословия. Он придумал новый метод погружения, куда более эффективный, чем питье формальдегида. Добавив в жидкость специальный реагент, он поднимает воспоминания на поверхность, не смешивая их. Снимает, как пенки, — это следующий шаг — и кладет на металлическое блюдце под стеклянным куполом, к трубке на вершине которого присоединен шланг. Электрические разряды бегут по блюдцу и испаряют жидкость. Она оседает на внутренней стороне купола, втягивается трубкой, поднимается по шлангу, оканчивающемуся респиратором.

Он заперся на чердаке. Мисс Вудвинд еще в доме, этажом ниже, гадает, почему у него под дверью горит свет. Уже поздно. Он готовится к двум встречам, планирует прочесть Ниффруха и Дрейфика одновременно. Мисс Вудвинд тревожится: стоило бы уйти несколько часов назад, но здесь творится что-то неотвратимое. Перед этим она подслушала разговор — студент богословия звонил кому-то, и этот кто-то не хотел, чтобы он принимал сразу и Ниффруха, и Дрейфика. Студент богословия согласился, но плана не изменил. Что теперь будет?

Тишина. Тео внизу, перед своими зеркалами, — расчленяет тело Ниффруха на маленькие кусочки. На миг обезумев, он наносит несколько длинных, глубоких порезов и — так же внезапно — успокаивается. Мисс Вудвинд не понимает, что происходит.

Тишина. Вернувшись, затащив тело в дом, студент богословия на миг застыл у окна. Что-то вновь промелькнуло в его лице.

Мертвая тишина. В груди словно клубится дым — предчувствие, жуткое, как медленный удар в живот. Чем бы оно ни грозило, мисс Вудвинд презрительно кривит губы и крадется по лестнице — к его двери

Она что-то слышит. Дверь заперта, но наружу просачивается шум — скрежет, вздох ветра? Пару минут она гадает, что это может быть. Затем он опускает респиратор, и она понимает, что слышит два звука. Ручку, царапающую бумагу, и его. Пронзительный, свистящий шепот в миге от мертвой тишины — такой, что она затыкает уши руками и сбегает по лестнице, слыша, как он кричит — беззвучно и без остановки.

Последняя беседа

исс Вудвинд разговаривает во сне. Она просыпается на середине фразы — в доме, — студент богословия спит у ее ног. Свернулся клубком в своем тяжелом пальто на другом краю кровати. Она не слышала, как он вошел в комнату, не помнила, как уснула. Его очки погнулись, стекла лежат на лице, словно плиты. Свет с улицы горит на подоконнике, ослепляет, бросаясь в глаза с половиц. Она моргает, голова кружится, рамы и контуры ковра вспыхивают под веками зеленью и пурпуром. Встает и едва не наступает на завернутый в ткань талисман, который студент богословия сделал по ее просьбе. Она повесит его у себя дома: он заставит гостей смежить веки и не открывать глаз до самого ухода. Мисс Вудвинд поднимает талисман, дергает за бечевку, которая его оплетает. Студент богословия сказал, что, если она размотает ее — из любопытства, — магия исчезнет. Фыркнув, мисс Вудвинд бросается из комнаты — в главный коридор. В сумраке яркие всполохи перед глазами превращаются в тени, слепые пятна. Она спускается вниз — рука скользит по перилам, сдирая завитки краски. Вот и входная дверь. Мисс Вудвинд застывает, смотрит на нее пару мгновений. Думает о студенте богословия, спящем наверху. Что он творит? Она решает остаться подольше.

Идет на кухню. Отшатывается, слишком поздно вспомнив, что именно лежит мертвым грузом на столе. Впрочем, тело Ниффруха исчезло, мясник уже избавился от него. Мраморная столешница безупречно чиста, ножи блестят на полке, аккуратные куски мяса краснеют под сверкающим стеклом холодильной витрины — чистые, без единого отпечатка. Мисс Вудвинд поджимает губы и отворачивается. Вот и входная дверь.

Она проходит мимо — в гостиную. Окна, серые от пыли, пропускают лишь тончайшие лучи света, что бьются на облупившихся стенах. Мебель похожа на вязанки хвороста: высокие хрупкие стулья, шаткие столики на тоненьких ножках. Несколько мгновений она сидит, застыв, глядя в пустоту, и в первый раз слышит слабый утробный звук — урчание, источник которого либо наверху, либо глубоко под домом. Оно такое низкое, что ощущается скорей кожей, а не ушами. Не постоянное, но прерывистое — мисс Вудвинд чувствует его, словно течение, струящееся сквозь половицы. Других звуков дом не издает, ни слитных, ни одиночных, ни скрипов, ни шорохов — только этот невесть откуда взявшийся рокот. Пробормотав несколько слов, она встает и возвращается в комнаты. Проходит по ним, не останавливаясь. Ей ясно, что в этом доме все помещения неправильного размера, слишком большие или слишком маленькие, и везде — ветхость и запустение. Она чувствует, как стены смыкаются вокруг, словно раковина, и жаждет ее разбить, вырваться наружу. Кроме мебели, хрупкой, малочисленной и будто бы вросшей в пол, не видно никаких вещей, только те, что они принесли с собой.

Снова входная дверь, но она не уходит.

♦ ♦ ♦

В следующие дни она остается с ними, посещает кладбища и церковные погосты, держит фонари над сгорбленными спинами и всполохами лопат, стоит на страже, пока они с проклятиями грузят в тележку расползающиеся, тяжелые трупы, пытается читать, когда огоньки пляшут под дверью наверху. Всегда стоит на лестничной клетке, смотрит на дверь и никогда не входит.

Студент богословия меняется. Говорит все меньше и меньше. Мисс Вудвинд видит, что он не погружается в себя, скорее тонет в чем-то внешнем, словно наполовину вышел из тела. Его глаза слезятся, он бледнеет и жалуется на странные боли, едва терпит дневную жару. Он больше не потеет и, чтобы не перегреться, опрыскивает себя формальдегидом из пульверизатора. После Ниффруха и Дрейфика настал черед Элиота, потом — Пенфилда, Миры, Гомеса и Карразена. Он спит с ними в одной комнате — в окружении тускло светящихся, соединенных с перегонным кубом банок. Принимает всех сразу — теперь это не трудно. Она смотрит, как каждый день он уходит: пошатываясь, бредет по улице — куда медленней, чем прежде. Легко и часто отвлекается. Всякий раз приносит