Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

Альфред Малдон; его-то и судили. Ну и физиономия у этого Малдона, доложу я тебе! Отродясь не видел я столь мерзкой рожи – лоб низкий, какой-то кошачий, нос короткий, приплюснутый, губы толстенные, красные, похотливые – и вечная ухмылка. Этому Малдону, кажется, льстило находиться в центре внимания, нравилось, что на него глядят все эти деревенские бабы, которые заполонили зал суда. Едва он прохромал к свидетельской трибуне…

– Прохромал? – переспросил я.

– Ну да, он был хромой, сильно волочил левую ногу. Так вот, едва он прохромал к свидетельской трибуне, как закивал и заулыбался судье, адвоката своего хлопнул по плечу, а в зал, на зрительниц, принялся бросать сальные взгляды. Как я уже сказал, он был поденщиком на ферме и чем только ни занимался – выполнял работу по дому, таскал уголь и прочее, потому что Джон Бёрдслей, хоть и зажиточный человек, другой прислуги не держал, а хозяйство вела Алиса – так звали его дочь. И угораздило же ее воспылать страстью – ни больше ни меньше – к этому чудовищу, притом увечному! Однажды под вечер Бёрдслей вернулся раньше обычного и застукал их в гостиной за любовными утехами. Малдона он без лишних церемоний выгнал, правда, выплатив ему недельное жалованье, и пригрозил: застукаю возле фермы – пеняй на себя. Дочери он запретил даже говорить с Малдоном, а для надзора над нею нанял деревенскую женщину – той следовало весь день торчать в доме, пока он, Бёрдслей, занят в поле.

– Альфред Малдон, лишенный работы, пытался найти себе место в деревне, но никто не хотел его нанимать: все знали, что он чрезвычайно вспыльчив, из-за любой ерунды лезет в драку – а драться с ним опасно, ведь он наделен огромной мускульной силой, которой и хромота не помеха. Несколько недель он болтался без дела, перебиваясь случайными заработками, а что до Алисы Бёрдслей, она, разумеется, ухитрялась с ним видеться. Дело в том, что деревня – как же досадно, что я не помню ее названия! – находится на морском берегу. Во время прилива это эстуарий немалой глубины, во время отлива – окраина низменности с песчаными и илистыми отмелями, которые опоясаны каменистой грядой – она-то и есть граница эстуария. На гряде, в паре миль от деревни, есть заброшенный дом – раньше там помещался пункт береговой охраны, а теперь это безлюдное место, настоящая глушь, какой не сыщешь во всей Англии. При отливе к дому можно пройти вброд, через отмели, где полно моллюсков. И вот Малдон, не сумевший найти постоянную работу, взялся этих моллюсков собирать, Алиса же целое лето в часы отлива ходила бродом на пляж купаться; она и раньше любила морские купания. Путь ее лежал через песчаные отмели, где собиратели моллюсков, Малдон в их числе, были заняты своим делом. Малдон тихонько свистел – так они с Алисой условились; незаметно покидал товарищей и спешил в заброшенный дом.

– Шли недели, и старый Бёрдслей заметил изменения во внешности Алисы. Догадываясь о причине, он стал среди дня бросать работу, чтобы следить за дочерью; его скрывали песчаные дюны. Однажды он увидел, как Алиса перешла ручей вброд, а через короткое время этот же путь проделал Малдон; тут ошибки быть не могло, Бёрдслей еще издали узнал своего бывшего поденщика по характерной походке. Малдон поднялся на откос и скрылся в заброшенном доме. Тогда Джон Бёрдслей тоже пересек ручей и спрятался в кустах возле дома. Ждал он недолго – скоро вернулась после купания его дочь. Дом стоял поодаль от основной тропы, ведшей к броду, но Алиса явно сделала крюк. Дверь открылась для нее и за нею закрылась. Бёрдслей рассвирепел, ворвался в дом и бросился на Малдона. Началась борьба, Малдон одержал верх и на глазах Алисы задушил ее отца.

– Алиса повредилась рассудком; сейчас она содержится в норвичском приюте для умалишенных, целыми днями сидит у окна и свистит. Малдона повесили.

– Слушай, а не Риддингтон ли название этой деревушки? – спросил я.

– Ну конечно! Именно Риддингтон, – отвечал мой приятель. – Не представляю, как я мог забыть.

Виноградник Навуфея

Вот уже двадцать лет адвокат Ральф Хэтчерд зарабатывал весьма недурно, ибо среди своих коллег резко выделялся умением изложить факты с впечатляющей доходчивостью и убедительностью, подать ситуацию таким образом, чтобы присяжные прониклись симпатией к подсудимому. О нет, Ральф Хэтчерд не взывал к эмоциям, упирая на гуманность, ведь и сам он как в личной, так и в общественной своей жизни почти ни во что не ставил милосердие; он не требовал от суда присяжных ничего, кроме простой справедливости. Многочисленны были дела, которые Ральф Хэтчерд выиграл, однако не потому, что искажал факты; просто его стараниями двенадцать здравомыслящих мужчин концентрировались на этих фактах, смотрели на факты в телескоп Хэтчердова ума – и видели именно то, что Хэтчерду было желательно им явить. Но если бы Хэтчерда спросили, исходом которого из своих дел он более всего доволен, он, пожалуй, назвал бы случай, когда его профессиональная стратегия как раз и не оправдала себя. Речь идет о нашумевшем деле Рэкстона семилетней давности. Хэтчерд защищал другого адвоката, по имени Томас Рэкстон; того обвиняли в присвоении и использовании на свои нужды денег клиента.

Когда обвинитель изложил суть дела, можно было бы подумать, что любые усилия со стороны защиты – просто трата времени судей. Однако, когда завершилась речь Ральфа Хэтчерда, большинство слышавших ее (притом не только обычные зрители, но и представители юридической братии) не прочь были бы сделать ставки (если бы ставки разрешались в храме правосудия) на то, что Томас Рэкстон будет оправдан. Двенадцать здравомыслящих мужчин оказались в меньшинстве – после трехчасового отсутствия они вернулись в зал суда с вердиктом «виновен». Томаса Рэкстона приговорили к семи годам тюрьмы, а его защитник, взбешенный тем, что все старания пошли прахом, отныне чувствовал к клиенту нечто вроде презрительного раздражения. Раздражение это обострилось во время перепалки с Рэкстоном уже после того, как приговор был оглашен. Рэкстон бушевал, бросался обвинениями в глупости и отсутствии профессионализма, которые Хэтчерд якобы продемонстрировал на суде.

Хэтчерд был холостяком. Связать свою жизнь с женщиной? Вот уж увольте! В Лондоне ему хватало того общества, которое он мог наблюдать, ужиная в своем клубе после дневных забот. Насытившись, он соглашался на партию-другую в роббер, а потом шел к себе в квартиру, где обычно засиживался далеко за полночь над очередным делом. Помимо сотрапезников за ужином и партнеров за карточным столом, Хэтчерд водил компанию еще только с одним человеком – то был его соперник в гольфе, их встречи происходили по субботам и воскресеньям, когда Хэтчерд уезжал на побережье, в городок