Лют - Дженнифер Торн

Задувает яростный круговой ветер, я словно бы в центре циклона. Опускаю взгляд, рассчитывая увидеть развевающийся подол ночной сорочки, но вижу лишь голые ноги. На мне совсем нет одежды, и когда я удивленно поднимаю глаза, то обнаруживаю, что все огни на Люте погасли. Вместо этого свет разгорается здесь.

Оборачиваюсь и вижу их. Сияющих. Они стоят в шаге друг от друга, и что-то подсказывает мне, что я должна присоединиться к ним, стать третьей вершиной треугольника. Так и поступаю, отведя глаза и глядя куда угодно, только не на них.

Нас окружает кольцо ритуальных костров. Повсюду толпятся люди, мужчины и женщины с длинными косами и обнаженными телами, разрисованными коричневой, синей и красной краской. Они испускают горестный стон, от которого мои босые ноги прирастают к холодной земле, а потом их фигуры вспыхивают, становятся прозрачными и бесследно тают в пустоте.

Костры исчезают, словно их потушили, но в следующую секунду взметаются снова, и все это время вокруг меня бушует ветер, а Сияющие стоят неподвижно.

За моей спиной – я это слышу, но не оборачиваюсь – грохочут копыта все той же дикой лошади. Она носится вокруг нас, призывает ветер.

Я вижу кольцо каменных столбов, а через миг оно уже наполовину разрушено, камни частично осыпались. В кольце вижу человека, древнего бородатого старика, он плачет, зарывшись пальцами в землю. Вижу, как строится монастырь, камень за камнем, монахи за работой суетятся, точно муравьи, их фигуры размыты. Чувствую запах цветущих яблонь, потом вонь пожара, и вот уже монастыря нет.

Я наблюдаю за творящимся вокруг хаосом, Сияющие наблюдают за мной. Они чего-то ждут. Ждут, когда я пойму. Опять вспыхивают костры. Монастырь. Круг камней. Голая земля. Перед глазами словно мелькают кадры кинопленки, вид скалы Иосифа бесконечно меняется, и лишь существа напротив меня стоят как стояли. Они неизменны. Как и я. Я – центр, средоточие. Напрягаюсь изо всех сил и наконец заставляю себя посмотреть на них.

День «д»

Резко просыпаюсь. Я знаю, который сейчас час. Чувствую нутром. И все-таки поворачиваюсь на бок проверить. Электронные часы показывают 00:01. Лучше бы я не смотрела.

Итак, началось? Нет. Говорят, все начинается только на рассвете. Длится с рассвета до заката.

Хью рядом нет, но я и это знала, еще до пробуждения. Он не ложился, хотя был в спальне. Я уснула, потом ненадолго проснулась и увидела его у окна: Хью смотрел на море. В полусонном любопытстве я села в постели, заметила огоньки костров и решила, что это Суннан, что для ребятни там допоздна жгут походные костры. «Спи, милая», – обернувшись, сказал Хью, и я, успокоенная, снова провалилась в сон. Только это был не Суннан. Никак не Суннан. Окно нашей спальни выходит на север. На часах 00:03. Встаю с кровати, не глядя снимаю со спинки стула перед туалетным столиком длинный кардиган, надеваю его, словно мягкие доспехи. Протягиваю руку к оконной раме, не решаясь подойти слишком близко. Отдергиваю штору, осторожно выглядываю. Луну этой ночью скрывают облака, поэтому за окном царит почти полная темнота, и только в одном месте неровно мерцают яркие оранжевые точки. На скале Иосифа горят костры.

В моей памяти должно храниться нечто важное насчет скалы Иосифа. Сон? Воспоминание? Какой-то факт? Нечто.

Поежившись, зажмуриваю глаза, а когда открываю опять, ни мысли, ни костров уже нет. Огни не потухли, как если бы их гасили один за другим, не начали слабеть постепенно, а просто исчезли. Словно и не было. Луна проглядывает из-за тучи, серебристым светом заливает рябь волн. Я вижу темные очертания островка, но на нем самом – ничего. Все это мне привиделось. Наверняка. Может, я и сейчас сплю. Оконное стекло вздрагивает. Хлоп!

Отпрыгиваю, часто дышу. Что-то ударилось в стекло – а, ветка. Боярышник. Все собираюсь попросить обрезать эту ветку. В штормовую погоду она стучит в окно и, честно говоря, даже в обычные дни пугает меня до чертиков. В цвету она очень красива, но даже тогда меня не отпускает чувство, будто она просится в дом. Шторма, который мог бы швырнуть ветку в стекло, сейчас нет, как нет и тех, кто мог бы ее обрезать, они все в Арктике, на Тихом океане, в Северной Африке и Восточной Европе – сражаются за себя и за нас. И за нас.

Задергиваю штору, не решаясь снова посмотреть через стекло; что-то гонит меня обратно в постель, прочь от окна, назад к мягким подушкам и забвению. Ты пока не готова. Отдыхай.

Спи, приказываю себе я, натягивая простыни до самого подбородка. Хью спать не будет. И, насколько мне известно, никто на всем острове не будет. А я буду. Я не из этих мест, так что буду спать. И я сплю.

07:00

Иногда я просыпаюсь, запутавшись в обрывках сна, иногда – в паутине воспоминаний, плотной и жесткой. Сегодня мне на грудь уселась сестра. Мне семь, поэтому я гораздо мельче ее. Мы в шкафу, дверца закрыта, и я не могу вздохнуть, а она давит на меня, ерзает и шепчет мне в ухо: «Я утонула по твоей вине, так что теперь могу делать все, что захочу».

– Обычно рядом есть Хью, который обнимет, покачает и мягко вернет меня в реальность, но этим утром, судорожно хватая ртом воздух и пытаясь стряхнуть наваждение, я приподнимаюсь и обнаруживаю его сидящим на краешке кровати. Он смотрит на меня с каким-то любопытством. Свет, пробивающийся сквозь шторы, полосой тянется по ковру, как всегда летом по утрам. Который час? – спрашиваю я.

– Семь. – Голос Хью напоминает треск сухой ветки. – Два часа прошло.

Что, если бы мы постоянно говорили о времени в таком духе? В середине дня пройдет

«половина», в одиннадцать вечера останется

«еще чуть-чуть». Как будто вся наша жизнь сосредоточена на выживании, минута за минутой.

Сажусь в кровати.

– Где…

– Не поверишь, спят. – Хью сглатывает, дернув кадыком. – С ними все в порядке по… – Он прикусывает губу, и я мысленно завершаю фразу за него: пока. – Поэтому не волнуйся.

Так себе поправка. Нет, я этого не вынесу.

– Выкатываюсь из постели, демонстративно насвистывая песенку из телепередачи, которую дети смотрели вчера вечером. Вопреки обыкновению, не провожу свой умиротворяющий ритуал – не расчесываю волосы, стоя у окна, а вместо этого открываю платяной шкаф, сдвигаю плечики на одну сторону и по очереди перебираю яркие платья – цветы, полоски, «турецкие огурцы». Сегодня, черт возьми, я наряжусь