Проходите, раздевайтесь - Людмила Станиславовна Потапчук

– Да сами вы… – кричит Огурцова.

Кто «сами», она не докричала. Потому что гадкая как начнет дубасить по стене. Штырем каким-то железным, откуда только его вытащила. Мы аж подскочили.

А гадкая продубасилась и говорит:

– Так. Окно закрыть, быстро. Вот вы!

И в Андроида палкой же и тычет, и тот, как заведенный ключиком – топ, шлеп, шлеп, хрясь, – поднимается, идет к форточке и ее обратно запирает.

– Теперь, – гадкая говорит, – о ваших родителях.

– А почему, – это Настырный. – Почему выйти нельзя? Двери закрыты почему?

– Я договорю с вашего позволения, – это опять гадкая. – Сейчас сюда пришлют ваших родителей. И они смогут забрать вас домой. Без родителей я никого отпускать не имею права.

Тут Дарья:

– А я сюда одна пришла, мне двери откройте просто. Меня дома ждут, мать уже с ума сходит.

– Я что, – рычит гадкая, – непонятно выразилась? Без родителей никто отсюда не выйдет! Ни-кто! Вы несовершеннолетние. Что до вас, девочка, то, возможно, за вас поручится кто-то из родителей ваших… друзей. В противном случае я буду вынуждена сдать вас в руки полиции.

– А че я сделала?! – орет Дарья.

Тут гадкая опять как своей палкой застучит. И в такт своему стуку:

– Тишина! Ти-ши-на! Кто! Вас! Приглашал! Выступать?!

И помолчала потом, подышала так со свистом в тишине, и прямо вот видно, как ей приятно, что мы такие запуганные сидим на полу, и малыши еще всхлипывать начали. Потом развернулась, и зашагала от нас, и ушла совсем.

Иван. Дети, бабушка и маленький старик

Совсем мне это не понравилось.

Непонятно было, кем является эта женщина с металлическими глазами. Возможно, она заведующая поликлиникой или главный врач. Но почему же она не представилась и вообще ничего нам не объяснила? И зачем отказалась выпускать ту, которая надо мной смеялась? И с какой целью стучала на нас железной палкой? Я никогда не видел, чтобы на людей стучали палкой, добиваясь того, чтобы люди замолчали.

И куда она дела наших родителей? Почему они все незаметно исчезли? Откуда она, эта стальная, их пришлет? Как можно куда-то прислать живых и к тому же взрослых людей?

Все это было странно и некрасиво, нелогично. И мне это не нравилось, потому что мне очень даже не по себе, когда в окружающем пространстве нет логики. И я опять стал быстро ходить и старался не обращать внимания на маленьких детей, потому что некоторые из них плакали, не очень громко, но очень раздражающе. Я вообще с огромным трудом переношу детский плач и любую чрезмерную детскую активность, и мне совершенно все равно, что я когда-то был таким же и тоже издавал громкие звуки. И громко плакал, когда не мог чего-то объяснить словами.

Мама объясняла мне, что детский плач специально сделан таким неприятным, чтобы взрослые сразу реагировали и делали так, чтобы ребенку было приятно и чтобы он не плакал. Это мне было понятно. Но в тот момент я хотел только одного: чтобы все эти дети замолчали.

И я все ходил вперед и назад по коридору, а та, которая надо мной смеялась, сидела на полу и уже не плакала, а шепотом говорила какие-то запрещенные слова. Пока она плакала, мне даже хотелось сделать для нее что-то хорошее, и я дал ей свою бутылку с водой, я всегда ношу с собой воду. Но она даже не сказала спасибо, и я не знаю, было ли ей это приятно. И хотя потом она даже стала смеяться, я не уверен, что ей было весело.

Ее зовут Дарья, и это ей подходит. Не всем людям подходят их имена.

Вот она сидела и ругалась, тихо, для себя, а матрешка присела на скамейку с хвостатым мальчиком и тихо с ним переговаривалась, а я опять был как будто один.

И тут стальная женщина привела бабушку хвостатого.

Конечно, он не по-настоящему хвостатый, как тигр, например. Но у него на голове хвост. И не из всех волос, а из части. По бокам голова у него выстрижена коротко, а на середине короткий хвост из оставленных волос. Я не знаю, почему он не выстриг себе все волосы или не оставил все длинными, мне это непонятно. Так ходят многие, и мне это тоже непонятно.

А бабушка у него – нормальная бабушка.

Но сейчас она вела себя совсем не нормально.

Стальная ее не просто вела, а тащила за плечо, как будто хотела арестовать и посадить в тюрьму. Я видел в кино, что так полицейские водят преступников. А бабушка не вырывалась, но шла как-то косо, и глаза у нее были вытаращенные, и она все время что-то тихо говорила.

И стальная притащила бабушку к нам поближе и сказала ей:

– Женщина, ведите себя прилично!

А нам:

– А вы сидите здесь и слушайтесь старших!

При этом бабушка ничего неприличного не совершала, а вокруг нас не было старших, которых можно было слушаться. Кроме этой странноватой бабушки.

И хвостатый сразу кинулся к своей бабушке и говорил ей – бабуль, пойдем домой, пойдем скорее, ну ты чего. Но бабушка никуда не пошла, а вместо этого пошатнулась, и хвостатому пришлось сажать ее на скамейку, чтобы она совсем не упала. И я еще подумал – вот тот взрослый, который должен отвечать за подростка, и что толку, что этот взрослый – взрослый, если за него за самого надо кому-то отвечать? Если этот взрослый сидит на скамейке и шатается из стороны в сторону, и глаза у него испуганные и вытаращенные, и бормочет он что-то непонятное?

А бормотала она, эта бабушка, что-то вроде «заложенный» или «заложено». Я тогда подумал: может, она считает, что ее хвостатый внук болен, и жалуется, что у него заложен нос? Тогда почему жалуется не этой стальной, а в никуда?

А потом еще подумал, что это она на стальную жалуется всем, что это у стальной нос заложен и она сейчас перезаражает всех нас. Потому что бабушка, бормоча, тыкала в стальную пальцем.

Показывать пальцем считается некрасивым, нужно говорить словами, а не тыкать.

И стальная снова сказала ей:

– Ведите себя прилично, женщина!

И ушла вдоль по коридору.

И хвостатый стал очень тревожно спрашивать бабушку, может ли она идти, и как она себя чувствует, и что-то еще спрашивал тихо, используя это непонятное мне