Гиблое дело - Кори Доктороу

class="p1">С лесов раздался кашель: то ли рядом с Фыонг, то ли на этаж выше. Настоящий надсадный кашель, результат двух недель работы в дыму, когда легкие воспалены настолько, что грозятся подать на развод. Кашляющий явно пытался сдержаться, но не получалось. Из-за угла послышались голоса «помощников шерифа», крики, звуки шагов. Я бросился вперед, ухватился за лестницу, в последнюю секунду передумал и бросился к забору, перемахнув через него под выкрики ополченцев:

– Стоять! Руки за голову! Стой, стрелять буду!

Я разодрал руки и футболку о металлическую сетку. Земля вокруг шипела: в меня стреляли соляной кислотой. Капля попала на задник ботинка и начала разъедать подошву и шов, но я пронесся по улице, не обращая внимания на свободно болтающийся ботинок, свернул на Вердуго – и услышал, как со стройплощадки донеслись первые выстрелы.

* * *

Я остановился в парке Вердуго, и вместе с дымом на меня опустилось ощущение нереальности происходящего. Повсюду меня окружали пустые палатки беженцев, которым Бербанк наконец-то нашел временный дом, укрыв от сгустившегося дыма. Мои легкие пылали; тяжелое дыхание отдавалось в ушах.

Но помимо сбившегося дыхания и дыма все казалось абсолютно нормальным. Будто банда вооруженных ополченцев вовсе не пыталась меня убить. Будто они не держали в заложниках моих товарищей и друзей. Будто Фыонг не грозила сейчас опасность. Она могла умереть. Но как? Почему? Так внезапно. Так окончательно и бесповоротно. Как снесенный дом: в одну минуту он стоит, вечный памятник миллиону воспоминаний, ядро в переплетении людей, вещей и поступков. А в другую минуту его уже нет. И все, это конец. Его не вернешь, как ни пытайся. Если Фыонг умерла, я больше никогда ее не увижу. Не поговорю с ней. Не поцелую. Не поссорюсь, не помирюсь. Не будет больше новых совместных воспоминаний. Даже если я найду другую, она не заменит Фыонг. Никто не заменит.

* * *

Что делать, когда на тебя нацелились вооруженные ополченцы? Что делать, когда они взяли друзей в заложники?

Идти в полицию? Нет, в жопу. Ежу понятно, что у них там полно своих. Копы мне не помогут. Они давно могли разобраться с террористами, разрушающими наш город, но вместо этого воевали с людьми, вышедшими на стройки.

Идти к демократ-социалистам? Это было моим первым порывом: я очень давно воевал на стороне «Нового Зеленого курса», сражаясь в информационной войне за наше дело, наши принципы и наше имя. И хотя велась война в интернете, ее сложно было назвать виртуальной. Я был согласен с Констанцией Мин: наша победа в суде зиждилась на неоспоримом факте – нас поддерживало куда больше людей, чем олигархов, вандалов и ополченцев. У них есть деньги, а у нас – люди, и когда люди хотят перемен, они действуют.

Порыв пойти к демократ-социалистам пусть и был первым, быстро прошел. Я загнанно дышал, весь мокрый, в ссадинах, испуганный, но в первую очередь злой. Мою любимую девушку и друзей удерживали в заложниках настоящие монстры, все это происходило в моем родном доме, на участке, откуда меня выгнали вооруженные трусы в масках. Зрение померкло от ярости, унижения, слез и едкого дыма.

И именно там, в парке Вердуго, пока я стоял и смотрел в никуда с разрывающимся от ярости сердцем, на ум мне пришла дурная, ужасная, изумительная идея.

* * *

Уж насколько дико было стоять в парке сразу после того, как в меня стреляли, еще более дико было открывать приложение и искать себе велик. Но, пройдя в дыму пару кварталов, я прикинул, сколько мне придется провозиться на улице, и понял, что если пойду пешком, то не успею добраться до холмов и спуститься обратно, не наглотавшись дыма. В конце концов, мне нужно было беречь силы, чтобы вернуться домой.

С дедушкиным оружием.

Первые две трети пути я держался тротуара, но на подъеме в гору тротуары закончились, и я сначала нервно прижался к обочине, а потом спешился и потащил велик с собой, задыхаясь – ощущение при этом было такое, будто легкие набили стеклом. По пути меня обогнала всего одна машина: полуавтономная, с лидаром. Она проехала мимо, держась от меня подальше.

Пепел от пожаров, дожди и солнце превратили затопленный склон в заросли бурно растущих трав и кустарников, и какое-то время я думал, что не найду свой тайник. Но потом на глаза мне попался забор, и я пошел вдоль него, щурясь за очками. Добравшись до септика, я оставил велосипед среди сорняков и подошел ближе. Провал оказался меньше, чем я его помнил.

Сверху лежали мешки с песком, ткань которых истлела под ливнями и палящим солнцем. Многие развалились, и я выкинул их в кусты. Потом шел слой булыжников. Про них я помнил, но успел забыть, насколько тяжелыми они были. Как я умудрился столько их натаскать? Между ними еще и просочился песок, насыпавшийся из прохудившихся мешков, и в итоге мне пришлось выковыривать булыжники из сухого цемента. Под ними лежал еще один слой мешков – целых, сырых и очень тяжелых.

А потом пальцы наткнулись на гладкий пластик мусорного мешка. Он был склизким от просочившейся сквозь песок воды, скользким и очень большим, но я вытащил его и срезал скотч перочинным ножом. Потом парой движений прорезал еще два слоя мешков – и перед глазами предстали дедушкины винтовки.

* * *

Для анонимайзера связь на холмах была слишком слабой. Порывшись в самом приватном поисковике из тех, на которые развалился «Гугл» – «ДакДакГуг», – я нашел инструкцию, как пользоваться винтовкой. Патроны были на месте, так что я разок разобрал и снова собрал автомат – просто чтобы представлять, как это делается. Потом достал пакеты, которые припрятал в тайнике еще в прошлый раз, заново упаковал оружие и сделал из скотча некое подобие перевязи, чтобы можно было закинуть его на плечо. Идти так было неудобно, да и весило оружие тонну, но все равно я спускался с холма.

Я осторожно поехал вниз, трижды чуть не завалившись на поворотах, потому что мой арсенал уж больно раскачивался и смещал центр тяжести. Потом пластик начал рваться, и мне пришлось остановиться и перемотать пакеты скотчем.

В итоге до низины я добрался весь взмокший. Глаза опухли и покраснели, превратившись в щелочки, дыхание сбивалось, голова кружилась. Я крутил педали деревянными ногами – ощущение было такое, будто они чужие, – и все пытался вытереть пот с глаз, но только бил себя по очкам. Кожа вокруг и так покраснела, натертая за две недели в очках, и от каждого шлепка ныла