Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова

котором, возможно, меня уже нет. И точно, я себя уже не чувствую, иногда только реагирую на уколы ледяного дождя. Возобновились угрозы со стороны машин. Они просвечивают меня фарами и сигналят. Их можно понять. Еще одна несуразица возникла на пути, того и гляди, задавишь. Мое существование так же нелепо, как и мой вид. В цветастом штопаном платье и модельных туфлях я ползу посреди холодов и размытой дороги. Неужели все начинать сначала? Где взять столько сил? Если бы у меня еще остались часы! Их можно было бы продать за двадцать рублей, а на вырученные деньги сколотить сарайчик, купить печурку и какое-нибудь облезлое одеяло. Но у меня нет часов. И новых начинаний мне не выдержать.

Колючий дождь постепенно переходит в мокрые хлопья снега. Осень превращается в зиму. Я уже ничего не успеваю построить. Над головой черное небо и белый снег, мои руки с ним одного цвета. Впереди и сзади безысходность. Но между ними проглядывает узкая и тусклая полоска света. В доме Аси и Вики горит лучина. Наконец я хоть куда-то дошла.

— Господи! Что с тобой? Что случилось? Откуда кровь на лице? Почему ты в таком платье? Ты насовсем?

Вопросы обрушиваются на меня посильнее ливня. Я не отвечаю, валюсь с ног, и девочки едва успевают подставить под меня картонную кровать…

Приоткрываю глаза. Видимо, долго была без сознания. За это время раскочегарилась печка, и на ней в маленькой жестяной миске булькает вода. Картина из давнего прошлого. Я лежу на единственной в доме кровати. И вообще в этом крошечном деревянном домишке все в одном экземпляре: тарелка, кружка и ложка, одно одеяло, в которое я завернута. А людей двое. Ася и Вика суетятся вокруг меня, подкладывают в топку хворост, переливают воду. Заметив, что я очнулась, они убыстряют движения. Ася легонько вытирает мне лицо тряпкой, смоченной в кипятке.

— Как ты выжила там, в чужом доме? — сокрушается Вика.

Как они тут живут, удивляюсь я. Ведь и развернуться негде. Хлипкая кровать, сделанная из бывшего дома-коробки, в стенах между досками огромные щели, завешанные Асиными рисунками. Я поднимаю голову, но не разглядеть ни одного. В глазах одни круги, преимущественно оранжевые — результат долгого наблюдения за огнем, который пляшет перед самым носом. Печурка чересчур открытая и установлена впритык к кровати.

— Давно печку купили? — слабо интересуюсь я.

— На прошлой неделе. Я как раз на работу устроилась. Выпей горячего! Вот хлеб, — Вика протягивает мне кружку, Ася — ломоть лежалого хлеба.

Я приподнимаюсь, чтобы попить. Оказывается, на мне кроме одеяла еще шерстяная кофта. В общем, все, что есть теплого в доме, на мне. И еще я вливаю в себя целую кружку обжигающей жидкости.

— Не знаете, где мои?

— С ними все в порядке, — не поняла Вика.

— Да. Только редко дома бывают. Петя говорит, они постоянно в городе.

— Да, и сейчас, наверное, там.

— Они возвращаются, — убеждает Вика. — Мы их приведем. Мы сбегаем.

— Ничего себе «сбегаем»! От вашего дома часа полтора. И потом, они могут сегодня не прийти ночевать. Успокойтесь. Сядьте. Хотя вам и сесть-то некуда.

Я поджимаю ноги и смещаюсь на вторую половину кровати. Печка накалена до предела. Огонь трещит, разворошенный еловой веткой. Того и гляди выпрыгнет. Девочки подкладывают еще дровишек. Они стараются изо всех сил, и даже больше. Я принесла слишком много проблем, с которыми им трудно справиться. Так уж повелось, что я всем приношу одни хлопоты. Они путешествуют вместе со мной из дома в дом. Я доставляю их, словно ненужные и нежелательные письма. Но этим девочкам нельзя оставлять такого рода корреспонденцию. Они слишком слабы.

— Я пойду. Спасибо вам. Мне значительно лучше.

— Куда ты? — Вика пытается уложить меня на место. — Мы сходим…

— Нет-нет, я сама. Мне еще нужно зайти к Михаилу. Не провожайте. Спасибо за все.

Встаю, делаю два шага, и я снова на улице. Снежный дождь закончился, но поднялся ветер. Преодолевая его порывы, кое-как добредаю до очередного убежища. Симпатичный кирпичный домик, два на три метра. Печная труба уже не дымится, но внутри чувствуется тепло от недавнего протапливания. На мой стук открыл Миша и застыл на пороге, загородив своей мощной фигурой проем.

— Ничего себе! — пробасил он. — Откуда ты взялась? Мы уж думали, хорошо устроилась, живешь припеваючи, про нас и думать забыла.

— Вот, вспомнила. Можно войти?

— Конечно. Проходи. Присаживайся. Вид у тебя неважнецкий.

Соня с Кирой сидели на кроватях, причем каждая на своей. Была еще и Мишина, на которую он меня и усадил. Все три ложа располагались по периметру: вдоль узких стен постели девушек, вдоль широкой — Михаила. В углу высокая печь, посередине стол без всяких стульев. Видимо, его придвигали к сходящимся углам кроватей, когда садились есть.

— Сколько времени? — спросила я, пока девочки с нескрываемым любопытством меня оглядывали.

— Не знаю. Сейчас включу радио, — Михаил повертел ручку приемника. Но тот не издал ни одного звука. — Должно быть, после одиннадцати.

— Вы уже спали, а я вас разбудила, — вздохнула я.

— Нет! — заволновалась Кира. — Мы совсем не хотим спать. Еще успеем выспаться. Ну давай, рассказывай, — она устроилась поудобнее, облокотившись на взбитое комом одеяло.

— После. Я очень устала, — голова раскалывалась пополам: одна половина хотела прилечь, другая вообще ничего не хотела.

— Ты что, не видишь, человек устал с дороги? — набросилась на подругу Соня.

— Хорошо. Переночуешь у нас, а утром расскажешь, — согласилась Кира.

— Оставайся на моей кровати, — дал команду Михаил. — Она шире.

— А ты? — голова сама собой опрокинулась на подушку.

— А я лягу к Кире.

— Почему к Кире, а не ко мне? — громко возмутилась Соня.

— Могу и к тебе. Мне все равно.

— Как это тебе все равно?! — подала голос Кира.

Женщины принялись спорить, с кем должен лечь их единственный мужчина. Миша делал тщетные попытки их успокоить, заявив, что в конце концов пойдет ночевать на улицу. Начался галдеж, который не дает мне уснуть. Это ведь я его виновница. Михаил мечется между двумя кроватями, и каждая из девушек поочередно вцепляется в него и тянет на свою территорию.

— Да угомонитесь вы! — взревел Михаил. — Все, хватит! Я лягу на полу. Ты дашь мне одеяло, а ты подушку.

Выключается свет. Шуршание с перетаскиванием вещей. Потом затишье. Но скоро препирательства возобновляются, хотя и шепотом.

— Иди сюда! Ты же хозяин и не должен спать на полу.

— Нет, пусть спит, раз не хочет выбирать.

— Ну что мне, с ней, что ли, лечь? — вступает приглушенный мужской бас.

— Еще чего! Тогда так: полночи со мной,