Новые миры. Ежеквартальное издание. ВЫПУСК 1 - Баррингтон Дж. Бейли

  Вот она восхищенно засмеялась, расправила крыло и принялась чистить перья. Ламия, крылатая змея... Приятный запах мускуса разлился в воздухе.

  Ламия!

  Ее длинные узловатые пальцы потянулись к обреченному человеку, словно собираясь щипком сорвать его с прекрасной лошади.

  - Я врун, - отчетливо произнесла она. - Это верно, как то, что я карлик.

  И выпустила горячую струю в раскисшую землю.

  - Мне на тебя нассать.

  Потом, словно дивясь самой себе, Тварь выросла вдвое, захихикала, восстановила равновесие и тут же повалилась прямо на Кана.

  - Беги, беги! - закричал тегиус-Кромис.

  Кровь брызнула из-под попоны. Кобыла стойко держалась до последнего. Распутника Кана стошнило. Однако бежать он явно не собирался, только крепче вцепился в луку седла, раскачиваясь и постанывая. Снег кружил на ветру, Ламия нависала над ним как рок. Он заставил себя поднять голову.

  - Сначала я тебя уделаю.

  Он отчаянно взмахнул длинным мечом и всадил его в тело Твари по самую рукоятку.

  Ламия уменьшалась, словно ссыхаясь.

  - Нет, - выдохнула она. - Вот увидишь.

  Стало ясно, что он просто не знает, что делать дальше. Он слишком устал. Кобыла все еще стояла спокойно, покусывая удила, явно боясь сбросить седока. Распутник Кан выронил меч. Кольчуга, которой он так гордился, была изодрана в клочья. Казалось, обрывки стальных колец впились в плоть на груди и плече. Но Кан еще держался в седле, хотя был изранен, и следил, как Шестая Тварь усыхает, теряет крылья, копыта... фасетчатые глаза тускнели.

  - Пожалуйста, - произнесла она. - Ты же знаешь.

  Пахнуло паленым волосом, потом запах рассеялся. Потянуло пеплом, пылью, жженой кожурой каких-то растений. Большинство конечностей твари уже отсохло, оставив бородавчатые культяпки, но и они вскоре исчезли. Радужная жидкость, которая текла из ее ран, смешалась с водой топи. Пасть слабо щелкнула и начала терять очертания.

  - Пожалуйста...

  После того, как тело Твари, пройдя все воплощения, сморщилось и приняло истинный облик, Кан осмелился поднять глаза. Его лицо посерело и словно оплыло. Он соскользнул с лошади и некоторое время стоял, пошатываясь, точно пьяный.

  - Ноги у нее... у этой кобылы... что колонны в храме, - пробубнил он. Потом прочистил горло, глядя на тегиуса-Кромиса так, словно видел его впервые в жизни, и кивнул, соглашаясь с какими-то своими мыслями.

  - У тебя была возможность. Надо было тогда ее прикончить.

  И вдруг отшатнулся. Его рот удивленно раскрылся.

  Кан опустил глаза, увидел меч принца, который вошел ему в пупок, и всхлипнул. По телу прошла короткая сильная дрожь, и по ногам побежали ручейки крови. Он потянулся и нерешительно обхватил клинок, словно надеясь его вытащить, потом осторожно отвел руки.

  - Зачем ты это сделал?

  - Я должен был погибнуть, убивая тварь. Кто я теперь после этого?

  Распутник Кан осторожно сел, прокашлялся и вытер рот.

  - Мне бы такое и в голову не пришло, - сказал он. - Ты видел эту мерзость? Я разделался с ней, и вот тебе раз. Если поможешь, я выберусь из этого болота... Сказать тебе, что делать, если ты не знаешь?

  Он засмеялся.

  - И тебя, и всех твоих предков просто одурачили. Убить ее ничего не стоит. Совсем ничего не стоит. Поможешь мне выбраться отсюда?

  - Что мне теперь делать? - прошептал принц, который, казалось, не слышал ни одного слова.

  Кан заворочался и в конце концов повернулся лицом к телу мальчика из гостиницы. Он видел, какое оно хрупкое и бледное; все суставы были странным образом вывернуты, но больше ничто не указывало на недавнее преображение. В этот миг он выглядел точно так же, как самый обычный мертвец. Тогда Канн потянулся вперед, направил острие меча принца себе под ребра, навалился на него. И хрюкнул.

  тегиус-Кромис просидел на берегу озера до самого вечера - до тех пор, пока над водой не начало разливаться странное сияние. На коленях у него стояла оловянная табакерка. Снег прекратился, но еще не успел слежаться.

  "Джонни Джек... - написал он на полях одной из своих книг. - Он был нал, а его семья - велика".

  Надо было что-то делать, но в голову ничего не приходило. Он вспоминал все, что когда-либо делал, но и это не помогло. В конце концов он вытащил меч из живота Распутника Кана и швырнул его в озеро. Похоже, это не удовлетворило его, тогда он снял все кольца и отправил их туда же.

  Он подошел к его кобыле. В седельной сумке обнаружился большой толстый плащ, в который можно было закутаться. Потом сделал то, чего избегал весь день: заставил себя посмотреть на мертвого мальчика.

  - Когда я вспоминаю, как ты ловил моль, мне хочется рыдать, - проговорил он. - Тебе стоило убить меня еще в гостинице.

  Всю ночь принц скакал на юг. Деревья уже не загораживали небо у него над головой. Но он по-прежнему опасался поднять глаза - словно Звезды-имена могли сдвинуться с места, чтобы описать те безумные противоестественные перемены, что произошли на земле.

  БРАЙАН ОЛДИСС

  В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА МЫ ОТПЛЫВАЛИ НА КИФЕРУ...

Неровный склон холма над озером был идиллическим местом для бесед и празднеств. Мы могли видеть город, но не дворец, и реку за городом, и цветы, росшие на теплом берегу, на котором мы сейчас сидели. Сосны были разлапистыми, лощины - невероятно просторными, в воздухе разливался аромат акации - все, чего только можно пожелать в середине июня. Я забыл свою гитару, а мой верный друг Портинари настоял на том, что должен надеть алую спортивную куртку.

  Итак, он рассуждал на величественные темы, а я поддразнивал его.

  - Человечество находится в пропасти между животным и интеллектуальным существованием благодаря мозговой наследственности. Я математик и ученый. А еще я - пес и самец обезьяны.

  - Ты живешь в двух мирах поочередно или в обоих сразу?

  Он махнул рукой, посмотрев вниз, на склон холма, где молодые люди сражались желтыми шестами.

  - Я ничего не говорил о двух разных мирах. Они дополняют друг друга - математик, ученый, собака, обезьяна... И все это в одном просторном разуме.

  - Ты меня удивляешь. - Я старался не показывать удивления, когда говорил это. - Математику, должно быть, выходки собаки покажутся утомительными, и разве обезьяна не станет сопротивляться ученому?

  - Все они борются в постели, - язвительно заметил Клитон. Мы подумали, что он предоставил нас самим себе, потому что он присел