Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

Няня грызла кусочек сахарного леденца.

– Я говорю буквально, понимаешь, – пробубнила она, чавкая. – Её больше не требуется поддерживать. Ни в переносном, ни в прямом смысле. Она может стоять сама. Стоять и сидеть.

– Без помощи рук? Поверить не могу, – ошеломлённо сказала Ведьма.

– А придётся!. Помнишь ту пару красивых башмачков, которые ей смастерил Фрекс?

Конечно же, Эльфаба помнила! Те восхитительные башмачки! Выражение любви отца своей младшей дочери, стремление подчеркнуть её красоту и отвлечь внимание от её уродства.

– А старая добрая Глинда Ардуэннская, её ты помнишь? Выскочила замуж за сэра Чаффри и, по моему скромному мнению, совсем себя запустила. Так вот, как-то пару лет назад она приехала в Кольвен-Граундс. Они с Нессарозой бурно веселились, вспоминая студенческие деньки. И Глинда наложила на эти башмачки какое-то заклинание. Не спрашивай меня, я в этих делах ничего не смыслю. Но благодаря этим башмачкам Нессароза может сидеть, вставать и ходить без посторонней помощи. Она с ними не расстаётся. Говорит, что они также укрепляют её моральную добродетель, но этого у неё и так через край. Ты не представляешь, какие там в Манникине все стали суеверные. – Няня вздохнула. – Вот так у меня и появилось времечко навестить тебя, дорогуша. Из-за этих волшебных башмачков я больше не нужна. Нянюшка осталась без работы.

– Ты уже слишком стара, чтобы работать, – отмахнулась Эльфаба. – Сиди и грейся на солнышке. Можешь оставаться здесь сколько захочешь.

– Говоришь так, будто это твой дом, – заметила няня. – Словно у тебя есть право раздавать такие приглашения.

– Пока мне не позволено уйти, это мой дом, – ответила Эльфи. – Я ничего не могу с этим поделать.

Няня прищурилась и посмотрела вдаль, на горы, которые в ярком свете полуденного солнца сияли, как полированный рог.

– Это всё уже слишком… Думать, что ты стала Ведьмой, хоть и не в полном мере, а твоя сестра пытается сделаться местной Святой. Кто бы мог предположить такое в те грязные годы в квадлингских пустошах? Я тебя ведьмой не считаю, что бы ты ни говорила. Но кое-что мне хотелось бы знать. Лирр – твой сын?

Эльфаба задрожала, хотя где-то в глубине её оледенелого сердца поднялась горячая волна.

– Это не тот вопрос, на который я могу ответить, – печально проговорила она.

– Тебе не нужно ничего от меня скрывать, дорогуша. Помни, нянюшка была няней и у твоей матери, а более открытой, чувственной женщины я в жизни не видала. Никакие условности её не сдерживали – ни в юности, ни в замужестве.

– Не думаю, что хочу это слышать, – сказала Эльфаба.

– Тогда давай поговорим о Лирре. С чего это ты утверждаешь, будто не можешь ответить на такой простой вопрос? Либо ты зачала его и родила, либо нет. Насколько мне известно, в этом мире есть только два варианта.

– Вот что я имею в виду – и это единственное, что я когда-либо скажу на эту тему, – через силу начала Эльфаба. – Когда я только очутилась в монастыре под добрым покровительством матушки Яккль, я была не в состоянии сознавать, что происходит, и провела в смертельном забытьи почти год. Вполне возможно, что я выносила ребёнка и родила его. Потом ещё целый год я приходила в себя. Когда мне впервые поручили какие-то обязанности, я ухаживала за больными и умирающими, а также за брошенными детьми. С Лирром я общалась не больше, чем с любым другим ребёнком из нескольких десятков сирот. Когда я покидала монастырь, чтобы отправиться сюда, условием было взять Лирра с собой. Я не задавала вопросов – указания старших не обсуждаются. У меня нет к мальчику никакого материнского тепла, – она сглотнула, вдруг осознав, что это могло измениться, – и я не чувствую, будто когда-либо переживала опыт родов. Честно говоря, я даже не верю, что способна выносить ребёнка. Хотя готова признать, что виной всему невежество и слепота. Но больше мне по этому поводу сказать нечего. Я больше не произнесу ни слова на эту тему, и ты тоже.

– Значит, у тебя всё-таки есть обязанность быть ему матерью, несмотря на всю эту таинственность?

– Единственные обязанности, которые у меня есть, – это те, что я взяла на себя сама. И точка, нянюшка.

– Больно уж ты колючая! Похоже, ситуация сильно тебя задевает. Но если ты думаешь, что я приехала сюда, чтобы воспитывать ещё одно поколение Троппов, забудь. Учти, нянюшка впала в маразм – и весьма этим довольна.

Но Эльфаба не могла не заметить, что в последующие недели няня начала заботиться о Лирре с большей теплотой, чем о Нор и Иржи. И ей невольно становилось стыдно – ведь она видела, с какой охотой Лирр откликался на чужое внимание.

Рассказывая истории о геройских похождениях Панци – её увлечённое старое сердце едва не выпрыгивало из-за грудины, – няня невзначай раскрывала подробности военных кампаний Волшебника. Это приводило Эльфабу в бешенство: она-то надеялась навсегда утратить интерес к деяниям злых людей.

Няня без умолку болтала о том, что Волшебник создал новый тип лагеря для отроков – Императорский сад, название красивое, но обманчивое. Все дети Манникина в возрасте от четырёх до десяти лет обязаны были отправляться туда летом на месяц. Они давали клятву хранить секреты – для них, конечно, это была увлекательная игра. Няня, затянув очередную долгую историю, более уместную у очага в окружении беззубых старух, чем за ужином с чопорными старыми девами племени Арджики, поведала, как Панци, дорогой, но совершенно чужой после стольких лет братец Панци, пробрался в такой лагерь, притворившись, что торгует картофелем. И таким образом проник за ворота. Ох, какие забавные приключения поджидали плута! Почти обнажённая красавица-дочурка начальника лагеря, находчивые отговорки Панци, его любовные интрижки, опасные побеги! Как его чуть не застигли в процессе похождений… сами дети! Вот потеха!

Несмотря на все свои благородные замашки, няня оставалась бойкой деревенской кумушкой. Эльфаба думала: она даже не осознаёт, что говорит об идеологической обработке, предательстве, насильственном призыве детей в низшие эшелоны военной машины. И теперь, когда Лирр – несуразный маленький Лирр – присутствовал в её жизни, маячил на периферии зрения изо дня в день, истории о детях с промытыми мозгами казались Эльфабе особенно отвратительными и чудовищными.

Она вновь достала Гримуар, с трудом открыла массивный переплёт – кожаный, с тиснёными серебряными листьями, украшенный золотыми застёжками и заклёпками, – и углубилась в изучение фолианта, пытаясь понять, что заставляет людей жаждать власти и силы. Может быть, это просто природа, чудовище, живущее в каждом – человек-зверь внутри Человека Разумного?

Эльфаба искала рецепт свержения режима. Она нашла немало сведений отдельно о власти и о разрушении,