Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

– От него рыбой пахнет, – пробормотала Нор себе под нос.

– Если так выглядят утопленники, я бы лучше сгорел заживо, – скривился Иржи.

– А я просто не собираюсь умирать, – заявил Манек. – И никто меня не заставит.

Тело Лирра начало содрогаться. Сначала все подумали, что это непроизвольная реакция и это задержавшийся в его груди воздух изо рта Эльфабы снова выходит наружу, но потом раздалось слабое бульканье, и изо рта Лирра потекла тонкая жёлтая струйка. Затем его веки дёрнулись, и рука дрогнула сама по себе.

– О боже, – пробормотала Сарима. – Это чудо. Спасибо тебе, Лурлина! Благословенна будь!

– Беда ещё не миновала, – одёрнула её няня. – Он может умереть от переохлаждения. Скорее, снимайте с него одежду.

Дети наблюдали за этим нелепым и унизительным зрелищем – как взрослые женщины срывают одежду с глупого Лирра и натирают его с ног до головы свиным салом. Они невольно захихикали, а Иржи почувствовал себя как-то странно и неловко. Затем Лирра завернули в шерстяное одеяло, запачкав салом и его, и приготовились укладывать в постель.

– Где он спит? – спросила Сарима.

Все переглянулись. Сёстры посмотрели на Эльфабу, Эльфаба – на детей.

– То на полу в нашей комнате, то на полу у Нор, – сказал Манек.

– Он хочет спать в моей постели, но я его выпихиваю, – добавила Нор. – Он слишком толстый, мне и куклам места не хватит.

– У него даже своей кровати нет? – холодно спросила Сарима у Эльфи.

– Ну, не меня надо спрашивать, это твой дом, – отозвалась та.

Лирр слегка зашевелился и пробормотал:

– Рыба со мной говорила. Я говорил с рыбой. Золотая рыбка… Она сказала, что она…

– Тише, малыш, – прервала его няня. – Об этом потом.

Она обвела взглядом женщин и детей на кухне.

– Ну, конечно, опять нянюшке решать, где он будет спать. Если для него совсем нигде места нет, поднимем его ко мне в комнату, а я на пол лягу!

– Да что вы, даже думать нечего, – начала было Сарима, суетясь.

– Варвары вы тут все, и ничего больше! – рявкнула няня.

И этого ей в Киамо Ко не простил никто.

Сарима устроила Тётушке Гостье суровый выговор за то, что случилось с Лирром. Эльфаба пыталась объяснить, что она тут ни при чём и это не её вина.

– Это была мальчишеская выходка, какая-то игра, спор, – говорила она.

Наконец, когда обвинения иссякли, разговор переключился на различия между мальчиками и девочками.

Сарима рассказала Тётушке Гостье то, что знала о ритуале посвящения мальчиков в племени:

– Их уводят на луга и оставляют там в одной набедренной повязке и с музыкальным инструментом. Они должны призвать духов и животных из ночи, говорить с ними, учиться у них, успокаивать, если те нуждаются в утешении, сражаться, если требуется. Ребёнок, который умирает этой ночью, очевидно, не способен различить, когда перед ним враг, а когда путник, которого надо успокоить. Значит, он и должен умереть молодым, чтобы не обременять племя своей глупостью.

– А что говорят мальчики о духах, которые приходят к ним? – спросила Тётушка Гостья.

– Мальчики рассказывают мало, особенно о мире духов, – ответила та. – Но кое-что всё же подмечаешь. И мне представляется, что некоторые духи очень терпеливые, очень изматывающие, очень упорные. Предание гласит: должно случиться столкновение, вражда, поединок. Однако мне кажется, при взаимодействии с духами мальчику важнее всего запастись холодным гневом.

– Холодным гневом?

– О да, разве вам тебе не знакомо это разделение? В племенах матери всегда учат детей, что гнев бывает двух видов: горячий и холодный. И мальчики, и девочки испытывают оба, но по мере взросления гнев разделяется по полу. Мальчикам нужен горячий гнев, чтобы выживать. Им необходимо стремление драться, готовность вонзить нож в живую плоть, ярость, напор. Горячий гнев требуется для охоты, для защиты, для гордости. Возможно, и для секса тоже.

– Да, я знаю, – сказала Эльфаба, вспомнив.

Сарима покраснела и заметно расстроилась, но продолжила:

– А девочкам нужен холодный гнев. Им требуется затаённая ярость, нескончаемая обида, талант избегать прощения, умение обходить компромиссы. Они должны понимать, что если что-то сказали, то уже не отступятся – никогда, ни в коем случае. Это возмещает им более скудные возможности действовать в мире. Перейди дорогу мужчине – и вы вступите в борьбу; кто-то победит, оба примут этот расклад и пойдут дальше… или один останется лежать мёртвым. Перейди дорогу женщине – и вселенная изменится навсегда. Потому что холодный гнев требует вечной бдительности, требует зорко следить за всеми возможными обидами и оскорблениями.

Сарима сверкнула глазами на Эльфабу, на мгновение придавив её тяжестью безмолвных обвинений – и по поводу Фиеро, и по поводу Лирра.

Эльфаба задумалась. Она размышляла о горячем и холодном гневе, о том, действительно ли они делятся по половому признаку, и какую разновидность чувствует она сама – если вообще чувствует. Она вспоминала о матери, умершей совсем молодой, и об отце, одержимом своими идеями. О том, каким был гнев доктора Дилламонда – гнев, толкавший его к исследованиям и науке. О том, что мадам Моррибль с трудом скрывала гнев, когда пыталась заманить студенток на тайную службу правительству.

Эльфаба продолжала думать об этом и следующим утром, глядя, как наливающееся силой солнце согревает снежные наносы на скатах черепичных крыш. Она наблюдала, как солнечные лучи вытапливают воду из сосулек. Тепло и холод трудятся вместе, чтобы создать сосульку. Горячий и холодный гнев соединяются, обращаясь в ярость – ярость достойную того, чтобы стать оружием против старых врагов, которых ещё предстоит победить.

Эльфаба всегда чувствовала – пусть и не могла это подтвердить, – что способна на горячий гнев, как мужчина. Но для настоящей силы, для успеха нужно было овладеть обоими видами…

Лирр выжил, а Манек – нет. Сосулька, на которую Эльфаба устремила взгляд, размышляя, какое оружие требуется для борьбы с жестокостью, откололась, словно копьё, от карниза крыши и со свистом устремилась вниз. Она вонзилась Манеку прямо в череп в тот самый момент, когда он вышел на улицу, раздумывая над новыми способами помучить Лирра.

Волнения

– Они зовут тебя ведьмой, ты знала? – неодобрительно сообщила няня. – С чего они это взяли?

– Глупость и невежество, – отмахнулась Эльфаба. – Когда я только прибыла сюда, я совсем отвыкла от своего имени после многих лет в монастыре, где меня звали сестра Святая Эллефаба. Эльфаба звучало как чужое имя из далёкого прошлого. Я сказала им, чтобы звали меня Тётушкой. Хотя я никогда не чувствовала себя чьей-то тётушкой и не знала, что это вообще значит. У меня ведь не было ни тёток, ни дядюшек.

– Хм, – протянула няня, – я не думаю, что ты прямо уж ведьма. Твоя мать бы ужасно оскорбилась, упокой Лурлина её душу. Как и твой отец.

Они гуляли по яблоневому саду. Облака цветов разливали в воздухе сладкий аромат. Пчёлы Ведьмы пировали вовсю, надрывно жужжа.