Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович

— Это чё за штука? — лениво спросил я.

— Кулер! — отрезала она.

Я посмотрел, как из пластиковой трубки тонкой струёй течёт вода. Стакан наполнялся. Вот же придумали приблуду… а насчёт вредно или не вредно кипячёная вода — поспорить можно. Раньше такую только и пили. Ну или прямо из-под крана.

Я взял стакан, осторожно отпил. Вода оказалась мягкая, прохладная, с каким-то вкусом свежести, будто её через фильтр пропустили.

— Спасибо, — сказал я, усаживаясь на диван. — Так чё за кипиш? Кто куда, кого?

Я перекинул ногу на ногу, развалился на диване.

— Давай, Софа, выкладывай. Ты ж меня сюда звала. Ну, так звезда светись.

Её глаза чуть дёрнулись, как у кошки, которую погладили против шерсти. Телефон в руке Софы мигнул новым сообщением, и она крепче сжала его, будто собиралась швырнуть в меня.

— Владимир Петрович, я не знаю, где вы нахватались этой… блатной романтики! — вдруг взвизгнула завуч.

Подскочила ко мне, так что каблуки лязгнули по полу, и сунула экран телефона прямо в лицо.

— Послушайте! Нет, вы только послушайте!

Я услышал собственный голос:

— Можно Машку за ляжку… а у меня вариантов всего два: ответить быстро и ответить ещё быстрее. Я после больнички не отошёл, клинит меня, как контуженного. Сначала делаю, потом думаю. Так что не испытывай, Борзый.

Я сразу припомнил, как Борзый положил свою «коробочку» на край стола, экраном вниз. Значит, не просто так. Гадёныш специально запись включил! Стукачок мелкий… руку мне жал, а сам… сливает.

— И чё? — я вскинул бровь, глядя на Софию. — По сути, с Аладдином побазарили.

— «По-базарили», значит! — София вспыхнула, щёки её пошли пятнами. — Вы понимаете, что это — разжигание межнациональной розни⁈ И ещё обзываетесь! Юношу Исмаилова назвали «Аладдином» и «Борзым»!

Я хмыкнул.

— Да ладно вам, какая розня. Я же ему ласково погремуху дал. С любовью, считай.

София побледнела ещё сильнее.

— «Ласково»⁈ — выкрикнула она, но тут же запнулась, явно пытаясь вспомнить. — Его зовут… Бо… Бу…

— Вот! — я усмыхнулся. — И я про то же. Ты сама имени его не помнишь. А я, между прочим, с памятью теперь не дружу, после больнички всё клинит. Вот и выкрутился, чтобы не запутаться.

Я сделал глоток воды, медленно, нарочно показывая, что паниковать не собираюсь.

София трясла телефоном, а я всё так же сидел на диване, перекинув ногу на ногу и улыбался краешком губ.

— А что вы на это скажете⁈ — завуч повысила голос.

Телефон с красным чехлом трясся так, будто пистолет, направленный прямо мне в лоб.

— Кто-то уже даже титры налепил! Вот, читайте: «Новый физрук — тиран. Помогите!» Видите⁈ Это уже разошлось по всем чатам! Родители требуют объяснений!

Я только коротко плечами пожал. София заметила мою невозмутимость и перешла в атаку. На экране появилось видео. Там я, прямо посреди коридора, держу мелкого шкета за шкирку. На записи мальчишка болтается, как дохлый котёнок.

— Вот как вы это объясните, Владимир Петрович⁈ — завуч повысила голос ещё сильнее. — Вы применили физическую силу к ребёнку!

— Ничего. Подрастёт — спасибо скажет. Это методы воспитания такие.

— Какого ещё воспитания⁈ — София аж задыхалась. — Вы понимаете, что это нарушение прав ребёнка⁈

Я опёрся локтем на колено, наклонился вперёд, стакан отставил на стол.

— Макаренко слышала? — спросил я. — Великий педагог, всё такое. Так вот он говорил: ребёнка ударить можно, но унизить нельзя. Ты в педюшнике училась, или лекции не посещала?

У Софии на лице проступила смесь ужаса и недоверия одновременно. А я, хоть и оставался спокоен внешне, внутри ощущал только одно — недоумение. В моё время такие жалобы в голову бы никому не пришло писать.

— А если по-серьёзке, Соф, — я ткнул пальцем в экран её телефона. — Хреновая эта затея — родительский чат. Ты в кучу и родителей, и учеников свалила, вот они и сидят, сопли жуют.

Я по-настоящему удивился. В моём сознании не укладывалось, как можно существовать подростку, если каждая его выходка тут же летит мамке в телефон.

— Как молодёжь в принципе в таких условиях живёт? — продолжил я. — И что из них потом вырастет?

Завуч стиснула губы, а я поднялся с дивана и направился к выходу из кабинета. Херня это всё на постном масле… по их лекалам я работать не могу, а растить из молодёжи туфяков — не буду!

Глава 5

Я шёл по длинному коридору, когда навстречу мне вышел худой парнишка с охапкой цветов, шлёпая шлёпанцами по линолеуму.

— Можно спросить? — остановил он меня.

Весь запыханный, на лбу пот от беготни.

— Спрашивать не надо, можешь поинтересоваться, — ответил я, не сбавляя шага. — Чё надо, молодой?

— Доставка роз, в кабинет сорок два. Подскажите, где его искать?

Я всё-таки остановился, смерил пацана взглядом. На нём была футболка с надписью «Долина роз». Неплохо придумали — теперь, выходит, цветы можно с доставкой заказывать.

— А хрен его знает, — сказал я честно.

— Вы здесь не работаете?

— Первый день, — пожал я плечами.

— Ладно, буду искать, — пробормотал он и пошёл дальше по коридору, шаркая подошвами.

Я двинулся дальше к директорскому кабинету. Уже тянулся к ручке двери… и в этот момент она резко распахнулась, и я столкнулся нос к носу с секретаршей.

Она выскочила, едва не сбив меня с ног. Стройная, как кукла с витрины игрушечного магазина. Волосы уложены, фигура отпад… а вот лицо…

Казалось, будто лицо её покусали пчёлы, оставив следы. И по такому случаю эта вполне себе миловидная девчонка надела медицинскую маску. Наверное, чтобы народ не пугать своей «красотой».

— К директору нельзя, — резко заявила она, поправляя свою короткую юбку и чуть прищурив глаза. — Ему из гороно только что позвонили.

Я остановился и, смерив её глазами, игриво подмигнул.

— А если очень осторожно? — сказал я нарочито доверительным тоном. — Мне ведь надо уволиться. Сориентируй, как это правильно сделать.

Она замялась, словно не ожидала такого наглого напора или того, что я собираюсь увольняться.

Я покосился на доставщика, который тщетно искал сорок второй кабинет.

— Эй, брат! — позвал я, махнув рукой.

Парень остановился, глянул на меня с подозрением.

— Одну розу дай, будь так любезен, — попросил я.

— Чего? У меня же посчитано, — сказал он и крепче прижал охапку.

Я сунул ему купюру в ладонь и подмигнул.

— Скажешь, что не доложили.

Он покачал головой, но всё же вытащил одну розу и протянул мне. Я взял её и, не раздумывая, вручил секретарше.

— Держи, настроение тебе подниму.

Она растерялась, щеки запылали, взгляд метнулся в сторону, будто она не знала, куда спрятаться. Поклонников у неё, наверное, хватало без меня, а когда это «пчелиное» воспаление спадёт — так вообще будет Клаудия Шифер. Но бабы они ведь как устроены — окажи знак внимания, и она расплывается, как масло на сковородке.

Секретарша заморгала, рассматривая розу.

— Ну… проходите. Можете взять лист бумаги и написать заявление.

Мы зашли в небольшой закуток, где она сидела за компьютером. Я присел на край стула у её стола, взял из рук белый лист бумаги. Положил на гладкую поверхность, постучал ручкой по полю.

— А чё писать-то? — спросил я, глядя на неё.

Девчонка чуть вздёрнула подбородок, стараясь сохранить деловой вид, хотя румянец ещё не ушёл с щёк.

— Ну… заявление, в произвольной форме, — она достала из папки образец, протянула мне. — Вот так, например.

Я взял бумажку, пробежал глазами: «Прошу уволить меня по собственному желанию».

Я усмехнулся.

— Не, фигня какая-то. Никогда ни у кого ничего не просил.

Я отодвинул образец в сторону. Секретарша моргнула, будто не сразу поняла, что я сказал, и не без интереса продолжила наблюдать, как я склонился над листом и начал писать по-своему. Ручка царапала бумагу, буквы ложились неровно — всё-таки в новом теле я писал первый раз.