На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Пить он был горазд, однако я меру соблюдал, в отличие от хозяина и Потоцкого. На пана Станислава, похоже, длительное воздержание от крепких напитков повлияло не лучшим образом, и он нарезался вместе с хозяином имения прямо как в первый день после пересечения литовской границы. Следующим утром его ещё мирно посапывающего пьяным сном погрузили в сани. А вот пан Езецский оказался куда крепче. Он уже был на ногах и провожал нас.

Всю дорогу сперва до Бешенковичей, а после до Лепеля я размышлял, стоит ли принимать предложение Сапеги или же прямым ходом двигать в Вильно, чтобы вести переговоры со всеми магнатами разом. Что-то подсказывало, что бросаться сразу в омут местной политики, в которой я мало смыслю да и память князя Скопина не особо поможет, не стоит. Вот только если магнаты узнают, что прежде всех я, даже под внешне благовидным предлогом, встретился с одним из них, как они отреагируют на это, я не мог себе представить. Но с другой стороны, откажи я Сапеге, даже предельно вежливо, могу сходу перевести его в лагерь своих противников или хотя бы недоброжелателей. Он, быть может, и не станет агитировать за войну до победного конца, однако и условия перемирия станет выдвигать такие, принять которые я попросту не смогу. Полномочий таких мне царь Василий в наказе не дал.

Да, я имел письменный наказ, переданный мне лично царём. Через дьяка отправлять не стал, понимая, что и моему терпению есть предел. Спускать кому бы то ни было подобного унижения я не стал бы. Конечно, бунт поднимать уже поздно, а вот уехать в Литву и не вернуться, подобно Курбскому, вполне можно. Наплевать на посольство, раз уж такое ко мне отношение. Встреча с царём прошла быстро, он даже князя Дмитрия на неё не позвал.

— Михаил, — сказал мне тогда царь Василий, — не мне нужен мир с Литвою, но всему государству. Роздыху надо, иначе рухнет держава Рюриковичей. Развалится на удельные княжества, а врагу нашему только того и надобно. Не опала, — тон его стал почти умоляющим, — вовсе не опала твоя служба новая. Но никто кроме тебя не может спасти Отечество. Некого мне в Литву слать, кроме тебя, Михаил.

— А как же князь Дмитрий или Иван-Пуговка? — спросил я.

— Не будь они моими братьями, — решительно заявил царь, — отправил бы. Да невместно им такую службу править. Они царёвы братья, нет в Литве ровни им теперь.

Наказ я прочёл, когда остался один, хотя «сердешный друг» Потоцкий, конечно же, не прочь был бы нос туда сунуть. Полномочия, что на бумаге, что на словах у меня были самые широкие, прямо как в Выборге, где я вёл переговоры с Делагарди, представлявшим шведского короля.

Царёв наказ ограничивался общими фразами и тем, что в моё время в политике именовали «красными линиями». Теми самыми, заходить за которые нельзя ни в коем случае, однако если с той стороны поступит крайне выгодное предложение, то, наверное, всё же можно. В общем, как я понимаю, законы в политике не писаны, а полномочия у меня самые широкие.

В Лепеле мы остановились на гостином дворе. Как объяснил мне Потоцкий, городом владел Лев Сапега, пару десятков лет назад выкупив его вместе с округой у церкви, и начав бурное строительство на другом берегу реки Улла.

— Недалеко отсюда, — напомнил мне пан Станислав, — Николай Радзивилл и Григорий Ходкевич разбили воеводу Петра Шуйского. Помнишь, я тебе рассказывал о его гибели.

Не то чтобы я нуждался в напоминаниях, и так хорошо помнил об этом. В семье Василия Шуйского, тогда ещё боярина, об этом говорили частенько, неизменно браня при этом коварную литву.

— Здесь решать надо, пан Михал, — заявил Потоцкий вечером, когда мы покончили с ужином и я хотел уже идти спать, чтобы завтра выехать пораньше, — куда теперь дальше ехать. По северной дороге на Докшицы, к Кишкам, а оттуда — в Вильно, или же южной — на Бегомль, к Кейзгалловичам, и дальше — к Гольшанам. Ежели выберешь Гольшаны, то сразу скажи, наши пути разойдутся, и мне надобно будет искать слуг, чтобы сопроводили меня до Вильно.

— Знаешь, как оно говорится, — уклончиво ответил я, — утро вечера мудренее. Ты, пан Станислав, сейчас же не отправишься слуг искать, а завтра я тебе ответ дам.

И я ушёл к себе, Потоцкий же остался за столом, но вскоре и под его шагами заскрипели ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, в комнату, что он занимал. Я знаю это потому что не спал, ещё долго после того, как Потоцкий ушёл к себе, провалялся я без сна в кровати, ворочаясь с боку на бок. Мысли о том, как быть и что делать дальше, не давали покоя, какой уж тот сон. Куда мне податься? На встречу с Сапегой, прежде остальных магнатов, или же ехать прямиком в Вильно. Да только ждут ли меня там литовские магнаты, письма к которым я везу? Вильно — не Москва, а здешние магнаты — не наши бояре, что со времён деда Грозного царя, тоже Ивана и тоже Грозного, кстати, живут в Москве, а не по своим вотчинам. Литовцы больше на своей земле обитают, в своих имениях или городских домах. Станут ли ради меня собираться в Вильно и чем этот сбор вообще может кончиться? Столько вопросов, а ответов у меня нет. Вот и ворочался с бок на боку почти до утра.

Встал с тяжёлой головой, будто пил до полуночи, причём не пиво и не мёд, а чёртову водку, которой здесь предпочитают наливаться не завзятые пропойцы в кабаках, как у нас, но вполне себе зажиточные шляхтичи, вроде Потоцкого. И всё же решение я принял. В основном, от противного. Других аргументов у меня не было. Не был мне другом пан Станислав, просто и врагом прямо сейчас он тоже не был, однако это вовсе не значит, что к его советам стоит прислушиваться. Скорее наоборот, поступать прямо противоположным образом, что я сейчас и решил сделать.

Мы встретились с Потоцким за завтраком. Нам подали только что пожаренную яичницу со шкварками прямо в сковороде и небольшой жбанчик подогретого пива. Не такая уж это и гадость, кстати, и зимой пьётся очень даже неплохо, только следить надо, потому что в голову ударить может.

— Я отправлюсь в гости к Сапеге, — не откладывая в долгий ящик, объявил я Потоцкому. — Послушаю, что хочет сообщить мне великий канцлер литовский. Он ведь и должен первым встречать иностранных гостей, не так ли, пан Станислав?

— Старый лис сжуёт вас вместе с костями, — мрачно заметил в ответ Потоцкий, — и заставит после танцевать под свою дуду. Попомните ещё мои слова, как приметесь плясать под его музыку.

— Для начала, пан Михал, скажу, что я несъедобен, — заявил я. — Быть может, я и молод и не столь искушён в интригах, как Сапега, однако не стоит считать меня наивным дурачком.

— Кто другой на вашем месте, пан Михал, — почти со злостью бросил Потоцкий, — скинул бы с трона своего дядюшку и сам на него сел.

— Чтобы вам работу облегчить, — в том же тоне ответил я. — Слуга покорный, как вы недавно мне сказали, узурпаторов на русском престоле хватило уже. Моей Родине покой нужен хоть какой-то, и я купил его ценой многих жизней не для того, чтобы стать подобием Клавдия Готского или вовсе Гордиана с Пупиеном.[1] Торить дорожку к московскому престолу для королевича Владислава я не стал бы никогда.

Потоцкий, видимо, был так удивлён моим знанием античной истории, что ему не нашлось что возразить. Конечно же, солдатских императоров Рима внезапно подкинула мне память князя Скопина, который в юности был книжным ребёнком, покуда не пришла пора в новики выходить. А в суздальском поместье князей Шуйских, где он воспитывался после смерти отца, оказалось весьма внушительное книжное собрание в том числе и по античной истории. Даже, что удивительно, переведённое на русский.

Удивлённый моей резкой отповедью, Потоцкий промолчал до самого конца завтрака. А после я распрощался с ним без злости. Он был славным спутником и поговорить с ним было интересно. Теперь же пришла пора использовать полученную от него информацию. Потоцкий остался на гостином дворе, я же велел готовить сани ещё прежде чем сесть за стол. Отправляться решил пораньше, чтобы проскочив Бегомль сразу добраться до Молодечно — города, принадлежащего князьям Збаражским. Оттуда до Гольшан уже не больше пяти часов — сущая ерунда по сравнению с тем отрезком пути, что мне уже пришлось проделать.