Красная земля (СИ) - Волков Тим

За ними сегодня прислали машину. Воскобойников собирал всех на очередное совещание по указу из Петрограда, потом еще Чарушин хотел что-то свое замутить — на целый день мороки! Но, в общем-то, хорошо, что машина — в аптеке много чего нужно забрать, вряд ли бы на мотоциклет все поместилось.

Водитель снова посигналил.

— Да идем уже, идем… — повернувшись к зеркалу, Аннушка быстро подкрасила губки почти что бесцветной помадой.

Вообще-то, имелась у нее и вызывающе красная… предназначенная исключительно для митингов и демонстраций. Суфражистская. Сам это слово пока что считалось в России ругательным.

На общем собрании в уездном Комитете председатель оного господин Воскобойников зачитал правительственную телеграмму о том, что «над страной сгущаются тучи», покритиковал работу милиции (сидевший во втором ряду Петраков покраснел) и неожиданно призвал местных промышленников создавать рабочие отряды!

Услышав такое, все зашумели…

— Павел Ильич! Может, вы хотели сказать — патрули? — подал реплику Петраков.

Председатель невесело усмехнулся:

— Нет, Василий Андреевич! Не патрули, а именно отряды. Так сказать, рабочую гвардию для защиты демократической Родины!

— Да что вы такое говорите? — нервно вскочил на ноги высокий, несколько сутулый, мужчина с бледным лицом, в военном френче с беззвездными погонами капитана. Николай Николаевич Верховцев, командир Зареченского гарнизона, не так давно созданного из верных Временному правительству войск.

— Рабочая гвардия? Это же — смутьяны! Не все, так через одного, — волновался Верховцев. — Вам сами-то не страшно, господа? Вы еще их вооружите!

Воскобойников почмокал губами:

— Это не моя прихоть, любезный Николай Николаевич, а распоряжение сверху! Или вы уже отвыкли подчиняться приказам?

— Да я…

— А насчет вооружить… Такого приказа не было.

— Эх… — махнув рукой, командир гарнизона уселся на свое место.

Обернулся и, глянув на сидевших позади доктора и его красотку-невесту, растерянно развел руками:

— Даже не знаю, что и сказать, господа! Ох, Россия, Россия… Добром это все не кончится, помянете мое слово.

А ведь напророчит! Права слово, напророчит, да.

После собрания в Комитете, нечто подобное устроил у себя в земской управе и Виктор Иванович Чарушин. Правда, тут вышло куда как лучше, и не для всех.

— Вот, знакомьтесь, господа!

Едва доктор вошел в приемную, как Виктор Иваныч тут же представил несколько грузного, с окладистой рыжеватою бородою, мужчину в толстовке и синих диагоналевых галифе. Посетитель скромно сидел в уголке на стульчике, время от времени недоуменно поглядывая на секретаря, Ольгу Яковлевну, по своему обыкновению, дымившую, словно заводская труба.

— Лев Фролыч Кулигин, художник и друг художников!

При виде вошедших, друг художников проворно вскочил и протянул доктору руку:

— Кулигин!

— А это — Иван Павлович Петров, — с довольной улыбкой продолжил Чарушин. — Наш дорогой доктор и земский деятель. Прошу любить и жаловать!

— Очень, очень приятно, господин Петров!

— И мне…

Искоса глянув на доктора, Виктор Иванович потер руки:

— Вот, Лев Фролыч. Иван Палыч вам во всем и поможет! Человек он энергичный, дельный — можете на него полностью положиться!

— Э-э… — честно говоря, Иван Палыч несколько опешил от такой прыти земского своего начальства. — Чем это я помогу?

Доктор хотел уж было выразить все свое недовольство, очень уж ему не нравилось, когда его использовали вот так, «втемную», предварительно не ставя в известность о сути предстоящего дела. Хотел, да не успел…

— Бога ради, извините, уважаемый Иван Павлович! — умильно глядя на доктора бородач приложил руку к сердцу. — Это тут ворвался, уповая на… даже не знал бы и на кого, хорошо вот, Виктор Иванович проявил, так сказать, участие.

— Лев Фролыч хочет устроить у вас в Зарном передвижную выставку самых передовых художников! — окончательно огорошил Чарушин. — Да, да, именно в Зарном, в селе… По образцу знаменитых наших передвижников. Принести, так сказать, культуру в народ! Поддержим? А, Иван Палыч?

— Да я, собственно, не против, — доктор развел руками. — Только вот не знаю чем смогу помочь… Вы в больнице хотите выставку устроить?

— Бог с вами, господин доктор, что вы! — тряхнув бородой, искренне расхохотался Кулигин. — Конечно же, не в больнице! В школе! Согласно справочнику, школа-то в Зарном есть.

— В школе…

Иван Палыч не знал, что и сказать. Художественная выставка! С одной стороны, хорошо, что не в больнице… Но, в школе… Там же Сергей Сергеич… скрывается… А ну-ка, все валом повалят на картины смотреть. Хотя… сельские-то жители — вряд ли! Им до картины — глубоко фиолетово. В лучшем случае повесят на стену купленный лубок типа — «Храбрый казак Кузьма Крючков пронзает копьем германский 'Цепеллин».

Однако, деваться, похоже, было некуда. Раз уж начальство приказало…

— Ну, разве что в коридоре повесить… Чтоб люди могли приходить, — вслух предположил доктор. — А что, места там хватит…

— Вот-вот, Иван Палыч! Вот-вот!

— Опять же, не будем влезать в учебный процесс… А что за картины-то? Чьих кистей?

— Кистей — достойных, дорогой Иван Палыч, уж будьте покойны! — друг художников приосанился и пригладил бороду. — Что-нибудь слышали о выставках «Ослиных хвост»? О художниках творческой группы «Бубновый валет»?

Честно сказать, Иван Палыч если и был о ком-то наслышан, так это об импрессионистах, типа Моне, Дега, Ренуара, да еще о Пикассо. Но вот что касаемо этих самых «валетов» или «хвостов»… Впрочем, течение модное.

— Ну, как же, в газетах еще писали? В основном, ругали, конечно.

— А-а-а! Кажется, что-то такое припоминаю, — подавляя зевоту, протянул доктор. — Думаю, в коридоре — да. Можно. Может, кто и придет? Ну и дети посмотрят, приобщаться к искусству. Худа в этом нет!

— Вот именно! — поддержал бородатый художник. — Нам с кем там, в школе, связаться?

— Гладилин, Сергей Сергеевич, учитель. Я его сам лично предупрежу.

В аптеку Иван Палыч поехал с шиком, на казенном авто марки «Изотта-Фраскини»… Или «Лорен-Дитрих», красивая эмблема с радиатора была украдена уже давно, с момента начала «демократических преобразований». Шофер, впрочем, утверждал что это именно «Изотта-Фраскини», но того периода, когда она слилась с «Лорен-Дитрих».

Посетителей нынче обслуживал сам хозяин, Яков Бернгардович Евтюхов, сухопарый, с вытянутым бесстрастным лицом и рыжеватыми усами, в безукоризненно черном сюртуке, он чем-то напоминал настоящего английского лорда.

Никакого «Хвоста» — очереди — слава Богу, не было, лишь у самого прилавка расплачивалась за что-то юная девушка в темном платке и коричневом гимназическом платье:

— Тринадцать рублей, пятьдесят две копейки… Так?

— Так, так, милая барышня! Все совершенно правильно… А, господин доктор! Наше вам… Чего изволите?

— Да вот полный список. Все, что есть…

— Поглядим, поглядим… — надев на нос пенсне, Евтюхов взял в руки поданную доктором бумажину, довольно-таки длинную. — Камфора, вата, бинты… это все есть, и много…

— Иван Павлович, здравствуйте! — сложив покупки в котомку, обернулась девчушка в коричневом платье.

Доктор округлил глаза:

— Бог мой, Анюта! А ты что здесь?

— Так… кое-что купить просили — вот и зашла… Ладно, Иван Павлович, побегу! Не опоздать бы на дневной поезд.

— Думаешь, будет сегодня дневной?

— В кассе сказали — будет.

— А то могла бы со мной на авто, — спохватившись, предложил доктор. — Я, правда, еще к Нобелю, за бензином… А потом еще Анну Павловну дождусь.

Анютка рассеялась:

— У-у! Так я раньше вас буду!

— Ну, беги…

В аптеке Иван Палыч провозился где-то с полчаса, пока все отыскали, выложили, оформили…

— А музыкальный магазин, я смотрю, так и закрыт, — глянул через витрину доктор.