Тай-Пен (СИ) - Шимохин Дмитрий

До пятого, самого главного прииска, где, по слухам, находился личный склад Тулишэня, разведчики так и не добрались. Все тропы, ведущие туда, были намертво перекрыты усиленными патрулями.

Я слушал его, и во мне боролись два чувства. Радость от того, что империя Тулишэня начала гнить и рассыпаться сама по себе. И понимание того, что ядро этой гнили — самые отборные, самые безжалостные убийцы — теперь собралось в одном месте, готовое к последнему, смертельному бою. Враг был ослаблен, но одновременно стал и гораздо опаснее.

Больше ждать было нечего. Разведка дала нам ясную картину: враг расколот, часть его рассеяна, но ядро, самое злое и крепкое, ждет нас. Медлить — значит дать им время опомниться, перегруппироваться, возможно, даже получить подкрепление. Я отдал приказ выступать немедленно.

Оставив в Силинцзы крепкий смешанный гарнизон под началом Левицкого и Софрона — людей, которым я с легким сердцем мог доверить наш тыл, — я повел свой сводный ударный кулак в горы.

Путь оказался куда тяжелее, чем представлялось. Широкая дорога, накатанная арбами, осталась позади, сменившись узкой, едва заметной тропой. Она змеилась вдоль русла реки Мохэ, то ныряя в сырые, поросшие мхом ущелья, то карабкаясь по крутым каменистым склонам. Повозки вскоре пришлось оставить — их колеса то и дело застревали между валунами. Провиант перегрузили на спины верблюдов и лошадей. Но даже животным пришлось тяжело — они скользили и падали на крутых подъемах. Особенно сильно досталось верблюдам — ведь их копыта не были подкованы. Приходилось то и дело развьючивать их и буквально на руках общими усилиями протаскивать через самые гиблые места.

Река, наш единственный ориентир, несла свои мутные, желтоватые воды с яростным ревом. То и дело ее русло преграждали каменистые пороги, и тогда Мохэ вскипала, превращаясь в бурлящий, пенистый поток. Казаки и мои каторжане, глядя на этот дикий, необузданный нрав и цвет воды, тут же окрестили ее по-своему — Желтугой.

На одном из привалов Тит, разглядывая мутную воду, с сомнением покачал головой.

— И вот в этой желтой мути они золото ищут? — проворчал он. — Странные люди эти китайцы.

Но чем дальше мы углублялись в горы, тем меньше оставалось времени на подобные рассуждения. Тропа становилась все хуже. Несколько раз нам приходилось перебираться через осыпи, где живые камни то и дело срывались из-под ног, грозя увлечь за собой в кипящую воду Желтуги. Шли медленно, растянувшись длинной, усталой цепью, и чувствовали, как эти дикие, безлюдные горы смотрят на нас с холодным, вечным безразличием

Первый прииск, до которого мы добрались, встретил нас гробовой тишиной. Разведчик не соврал. Когда мы вошли в лагерь, тот встретил нас гробовой тишиной. Это было мрачное, унылое место, прилепившееся к склону горы, словно осиное гнездо. В центре стояло несколько длинных, приземистых бараков-фанз, сколоченных из грубых, почерневших от времени досок, с крышами, крытыми дранкой и дерном. Двери были распахнуты настежь, внутри — перевернутые нары, разбросанное тряпье и пустые чашки. Возле бараков виднелся большой, крепко сбитый амбар с сорванным замком. Заглянув внутрь, я увидел лишь рассыпанный по полу рис да пару пустых мешков — все ценное хунхузы, видимо, успели забрать с собой.

Но самое жуткое строение стояло особняком, чуть в стороне. Оно было сложено не из досок, а из дикого камня, и больше походило на звериную клетку, чем на человеческое жилище. Толстая, обитая железом дверь и крохотные, зарешеченные оконца под самой крышей не оставляли сомнений — это была тюрьма, карцер для провинившихся рабов. Дверь была открыта. Внутри, в полумраке, стоял тяжелый, кислый смрад. На земляном полу валялись ржавые цепи и сломанные колодки. Рядом с тюрьмой нашлась и полузасыпанная яма, полная человеческих костей. Сюда сбрасывали умерших от побоев рабов.

На краю лагеря мы наткнулись на следы недавней резни. Пять или шесть трупов надсмотрщиков лежали там, где их настигла месть. Их черепа были проломлены ударами кайл и лопат — рабы, почуяв свободу, расправились со своими мучителями их же собственным инструментом. Их тела уже начали раздуваться на солнце, привлекая тучи жирных, изумрудных мух. И ни одного живого хунхуза — уцелевшие в резне сбежали, как крысы с тонущего корабля.

Сам прииск находился прямо на берегу реки. Тут тоже все дышало запустением: брошенные промывочные лотки, перевернутые тачки, какие-то корзины и прочий немудреный инструмент. Беглый осмотр прииска показал, что Тулишен не заморачивался современной техникой: золото мыли обычными лотками. Несомненно, добрая половина его шла «в отвал» — такие примитивные технологии добычи не давали нормального качества извлечения драгоценного металла из породы.

Я отдал приказ не задерживаться. В этом месте смерти и запустения не было ничего, что могло бы нам пригодиться, кроме мрачного напоминания о том, какая ненависть кипела в сердцах тех, кого Тулишэнь превратил в своих рабов.

Ко второму прииску, расположенному в пяти верстах дальше, мы подошли уже к вечеру. Та же самая картина: брошенное хозяйство, следы короткой, яростной резни и ни одной живой души.

Эта пустота давила на нервы куда сильнее, чем открытый бой. Мы шли через вымершую империю Тулишэня, и напряжение нарастало с каждым шагом. Все понимали — где-то впереди нас ждет настоящее сопротивление. Враг стянул все силы в одну точку, и он будет драться до последнего.

К началу следующего дня тропа привела нас к устью узкого, мрачного ущелья. Скалы здесь подступали так близко, что, казалось, готовы были сомкнуться, навеки похоронив под собой и речку, и нас. Склоны были покрыты редким, чахлым лесом и осыпями, а в самом воздухе висела какая-то зловещая, застывшая тишина. Даже птицы не пели. Словно пасть гигантского каменного зверя, ущелье выдыхало холод и мрак. По словам Сяо Ма, именно там, за поворотом, и скрывался «Тигровый Зуб». Я дал знак остановиться.

— Аодян, — подозвал я вождя нанайцев. — Твои люди — вперед. С ними — десяток лучших казачьих пластунов. Тихо, как тени. Прощупайте вход. Нам нужно знать, что там.

Лучшие следопыты, спешившись, начали медленно, шаг за шагом, втягиваться в каменную кишку ущелья. Они двигались, почти не касаясь земли, сливаясь с валунами и корявыми стволами деревьев. Мы, затаив дыхание, ждали, вглядываясь в черную пасть впереди. Кругом стояла плотная тишина — лишь далекий гул Мохэ где-то за горой неясным шумом глухо доносился до нас.

И в этой тишине вдруг сухо и зло щелкнул выстрел фитильного ружья. Один, другой…

А вслед за ним с обеих сторон ущелья, из замаскированных на склонах каменных гнезд, по головному дозору ударил огненный шквал. Десятки ружей рявкнули почти одновременно. Их грохот, усиленный скальным эхом, прокатился по горам, как раскат грома. По обоим краям ущелья расцвели дымные следы ружейных выстрелов: невидимый для нас враг бил из-под прикрытия лесистой чащи. Из темноты донеслись короткие крики и стоны наших.

Враг заманил нас в ловушку. Наш отряд оказался заперт в преддверии ущелья. А там, впереди, мои разведчики погибали под перекрестным огнем.