Тай-Пен (СИ) - Шимохин Дмитрий

Пройдя площадь из конца в конец, я углубился в лабиринт городских улиц. Здесь повсюду были видны следы недавней жизни, грубо оборванной нашим вторжением. Улицы здесь оказались узкими, едва ли на две повозки, но удивительно пестрыми. Из дверей лавок, чьи ставни были сорваны или пробиты пулями, свисали вывески — длинные доски, покрытые черным лаком. На них жирными, выпуклыми иероглифами — золотыми, алыми, зелеными — были выведены названия ханов, торговых заведений. Где-то торговали шелком, где-то — сбруей, а над дверью мастера-шорника висел небольшой, искусно вырезанный из дерева хомут. Над входом в каждую лавку покачивались на ветру фонари из стекла и промасленной бумаги, расписанные яркими птицами, цветами и драконами. Все это придавало городку до странности праздничный, живой вид, который теперь казался кощунством на фоне трупов, валявшихся в пыли.

Наконец Лян Фу доложил мне, что ужин готов, и мы вновь собрались в ямэне. Нам накрыли в отдельной, очень уютной комнате. Вдоль стен тянулись широкие лежанки, каны, покрытые гладкими циновками. В центре стоял низкий красный столик, на который тут же начали подавать еду. Скатерти не было, вместо нее рядом с каждым из нас положили по листу шершавой коричневой бумаги — нечто вроде китайских одноразовых салфеток.

Появились первые блюда, и я понял, что повара решили показать все свое искусство. Сначала в ход пошли закуски: фрукты, миндаль, затем капуста, похожая на цветную, и мелко нарезанные огурцы в остром соусе. Мы с Левицким, Софроном, Мышляевым и казачьим хорунжим, изголодавшиеся за дни похода, тут же набросились на еду. Жаль, не знали, что это только начало!

Затем пошли блюда посерьезнее: в маленьких фарфоровых чашечках одна за другой на столе появлялись все новые яства. Жареная курица, нарезанная на мелкие кусочки, без единой косточки. Рис, сваренный с миндалем. Суп из ласточкиных гнезд. Вареная свинина, чуть поджаренная, в кисло-сладком соусе. Затем снова свинина, но уже с грибами и какой-то морской капустой, похожей на склизкие, но вкусные огурцы-трепанги. Подали даже краба! Откуда в этих глухих горах морские продукты — осталось решительно непонятно. Мясо всегда было без костей, покрошенное так, чтобы его удобно было брать палочками, и имело столь ловко измененный приправами и соусами вкус, что и не понять, что там такое на самом деле. В качестве приправы на столе стояли пиалы с соей и уксусом.

Слуги, полуголые из-за жары, что шла от кухонных печей, едва успевали менять блюда и подливать нам в крохотные чарки сливовое вино. Оно было скорее похоже на сладкую настойку, но било в голову на удивление быстро.

Напряжение, висевшее в воздухе весь день, начало понемногу спадать. Люди шумели, смеялись, угощая друг друга кусками со своей тарелки. Я видел, как раскраснелся обычно хмурый Софрон, как Левицкий с аристократическим любопытством пробует очередное диковинное блюдо. На миг показалось, что все самое страшное позади, что мы победили и теперь можем позволить себе этот короткий отдых.

Напротив меня сидел Тит. Наш исполин с аппетитом, способным опустошить казан на целую артель, без разбору отправлял в рот содержимое всех чашек, до которых мог дотянуться. Я видел, как он подцепил палочками что-то черное, блестящее, покрытое густым соусом, и с хрустом сжевал.

— Ух, добрая штука! — пробасил он, вытирая жирные губы тыльной стороной ладони. — То ли гриб, то ли хрящик какой. Сладковатый. Эй, китаец, — бесцеремонно ткнул он пальцем в сторону Лян Фу, который ел молча и сосредоточенно. — Чего это я сейчас съел? Скажи повару, пусть еще тащит!

Лян Фу поднял на него свои невозмутимые глаза. Он спокойно осмотрел пустую чашку, затем перевел взгляд на Тита.

— Это летучая мышь, — произнес он все тем же ровным голосом.

Тит замер. Его челюсти перестали двигаться. Он уставился на Лян Фу, потом на пустую чашку, потом снова на Лян Фу. Лицо его медленно приобретало зеленоватый оттенок.

— Кто?.. — переспросил он шепотом.

— Летучая мышь, — терпеливо повторил Лян Фу. — Крылан. Их ловят в пещерах, жарят целиком в медовом соусе. Считается большим деликатесом.

За столом наступила гробовая тишина. Все — и Левицкий, и Софрон, и казачий хорунжий — смотрели на позеленевшего Тита. Тот сглотнул. Затем медленно, очень медленно отставил от себя чарку с вином, прижал обе руки ко рту и, оттолкнув стол, вывалился из комнаты. Снаружи тут же донеслись характерные звуки, свидетельствующие о том, что его богатырский желудок решил не принимать экзотический деликатес. Впрочем, они тотчас потонули в гомерическом хохоте. Софрон так ржал, что подавился, и хорунжему пришлось что есть сил молотить его по спине. Я тоже усмехнулся, но мысль, промелькнувшая в голове, была отнюдь не веселой. Летучие мыши, медовый соус, грязные рынки… где-то в другом, будущем мире именно с такой вот дряни, съеденной каким-то простодушным китайским Титом, и начнется очередная всемирная зараза, которая унесет миллионы жизней. Впрочем, до этого было еще далеко.

Когда сконфуженный великан вернулся за стол, я поднял свою чарку: вдруг нестерпимо захотелось сказать моим соратникам, как я счастлив и горд вести их от победы к победе.

— Други! — Мой голос прозвучал громче, а шатало меня сильнее, чем я ожидал. Вот что значит полгода не пить!

Однако все в зале замолчали, ожидая моей речи. Ну что ж, вынул нож — бей, поднял стакан — пей до дна!

— Соратники мои! Мы одержали новую победу. Все держались молодцом! И пусть подлец Тулишэнь пока избежал наших пуль — это ничего не меняет! Мы захватили его столицу. Мы сидим в его доме и едим его еду. Теперь это наша земля! Мы не уйдем отсюда. Никогда! Заберем его прииски, укрепимся и будем ждать, пока он не подвернется на прицел! За вас, парни! Ура!

— Ура-а-а! — грохнул в ответ дружный, пьяный рев.

Бойцы вскочили, поднимая чарки. В этот самый момент, когда казалось, что мы хозяева этого мира, что мы достигнем всего, чего пожелаем…

…со двора вдруг донеслись яростные чужие крики, звон разбитого стекла и сразу же сухой, резкий треск ружейного выстрела.

Глава 25

Глава 25

В зале мгновенно воцарилась гробовая тишина. Пир был окончен. Выхватив револьвер, я бросился наружу. За мной, опрокидывая столы, хлынули мои командиры.

Картина, открывшаяся во дворе, не оставляла никаких сомнений в происходящем. Несколько пьяных, раскрасневшихся казаков, буквально едва державшихся на ногах от выпитого байцзю, пытались выломать дверь в лавку напротив. Другие, хохоча, тащили за волосы упирающуюся, визжащую китаянку. Путь им преградили тайпины Лян Фу. Сам командир что-то гневно выговаривал хорунжему, путая русские и китайские слова, а его люди, сжимая в руках тесаки-дао, живой стеной окружили обоих. На земле уже валялся один из казаков, которому, видимо, прилетело по голове то ли прикладом, то ли обухом топора. Выстрел, как я понял, был сделан в воздух, чтобы остудить зарвавшихся «союзников».

К меня от поднявшегося бешенства потемнело в газах. Ворвавшись в самую гущу, буквально раскидывая дерущихся, я несколько раз выстрелил в воздух и заорал так, что у самого зазвенело в ушах.

— Прекратить! ****! *****!!! Что здесь за бардак? Вы что себе позволяете, стервятники⁈

Мое появление подействовало как ушат ледяной воды. Казаки, тяжело дыша, неохотно отступили. Хорунжий Афанасьев, красный от стыда и злости, пытался что-то кричать своим, но его никто не слушал.

— Мы не банда разбойников! — продолжал я чеканить слова. — Грабить и насиловать запрещено! Мой приказ ясен⁈

Ответ мне пришел из казачьей толпы. Вперед выступил коренастый, бородатый казак с дерзкими, налитыми кровью глазами.

— А добыча? — выкрикнул он, и его поддержал пьяный, одобрительный гул. — Нам за добычу обещано! Мы за нее кровь проливали!

Повернувшись, я уставился ему прямо в глаза, почувствовав, как за моей спиной напряглись каторжане, готовые в любой момент броситься в драку. Воздух стал плотным, в нем пахло бунтом. В этот момент слова были бессильны. Нужна была только сила.