Хозяин Амура (СИ) - Шимохин Дмитрий

Обоз двигался мучительно медленно. Тяжелые, груженые сани то и дело увязали в сугробах, лошади выбивались из сил. На одном из привалов, поняв, что так мы доберемся до Бодайбо только к весне, я принял решение ускориться.

— Лопатин, — сказал я купцу. — Ты остаешься за старшего. Веди обоз потихоньку, не торопясь. А я с десятком казаков и господами «следователями» поеду вперед, налегке. На перекладных. Мне нужно быть там как можно скорее.

Дальнейшая наш путь превратилась в череду коротких, лихорадочных перегонов от одной захудалой почтовой станции до другой. Мы меняли лошадей, глотали обжигающий чай и снова неслись вперед, в снежную круговерть.

Наконец, на исходе второй недели пути, мы добрались. Бодайбинские прииски встретили нас дымом из сотен труб, лаем собак и скрипом воротов. Это был настоящий муравейник, раскинувшийся в широкой, заснеженной долине. Десятки артелей, сотни людей, привлеченных слухами о фарте, копошились в мерзлой земле. Кто-то работал на нашем, застолбленном участке, но были и те кто пытался искать что-то самостоятельно в стороне.

Первым делом я разыскал свою разведочную партию, — ту самую, что вез из Петербурга. Они разбили лагерь чуть в стороне от общей суеты. Руководил ими бывший преподаватель Горной академии Василий Константинович Лемешев, что погнался в свое время за золотым рублем и поехал с нами в Сибирь.

— С прибытием, Владислав Антонович! — встретил он меня с нескрываемой радостью. — А мы уж думали, вы про нас и позабыли!

— Забудешь про вас! — ухмыльнулся я. — Неужели все подземные богатства медведям оставить? Ну, давайте, хвалитесь — что удалось отыскать?

В его избе, заваленной картами и образцами породы, Василий Константинович выложил мне результаты их работы.

— Золото здесь есть, — он ткнул в карту костлявым пальцем. — И его много. Очень много. Вся долина — это, по сути, одна гигантская золотоносная россыпь. Но самое богатое место… вот оно.

Он указал на один из участков.

— Мы провели там шурфование, — продолжал профессор. — И результаты превзошли все ожидания. Пласт богатейший. Песок такой, что его хоть сейчас в казну сдавай. Господин Сибиряков приезжал, велел сразу работы тут начинать. И, судя по всему, уже самые сливки снял!

— Сколько, по-вашему, он мог успеть намыть за лето? — спросил я.

Василий Константинович пожал плечами.

— Трудно сказать точно. Артель свою привез — она у него большая, человек сто. Работали споро. Думаю, пудов пятьдесят, а то и шестьдесят, взяли без особого труда.

Цифра почти в точности совпала с той, что была в моих расчетах. Картина прояснялась.

— И это еще не все, — добавил Лемешев. — Его рабочие, пока начальства не было, мыли и для себя, втихую. Мои люди с ними говорили. Говорят, почти у каждого свой «кулёк» припрятан. Если их всех опросить…

На это я лишь мрачно кивнул. Теперь я знал, что делать. Нужно было лишь заставить их развязать языки.

На следующее утро я начал действовать. Вызывать к себе всю артель Сибирякова и устраивать допрос было глупо и опасно. Они бы тут же сговорились, замкнулись и слова бы из них никто не вытянул. Страх перед местью бывшего хозяина был сильнее любой правды. Нужен был другой подход.

Его предложил старик Никифоров. Бывший судейский, он знал толк в человеческих душах и умел находить ключик к любому замку.

— Пряником их надо, Владислав Антонович, пряником, а не кнутом, — хитро прищурился он, выслушав мой план. — Ты им… объяви награду! Якобы «за усердие». Они сами все и расскажут!

Мы так и сделали. Я приказал собрать всех рабочих сибиряковской артели. Они вышли, хмурые, настороженные, ожидая чего угодно — расчета, выселения, а то и драки. Я вышел к ним вместе с Никифоровым и двумя казаками, которые для острастки несли тяжелый, окованный железом сундук с нашей казной.

— Мужики! — начал я громко, чтобы слышали все. — Слыхал я, вы тут летом не зря время теряли. Работали на совесть, жилу богатую нашли. Так вот, по справедливости, за такую удачу премия вам всем полагается!

По толпе прошел удивленный шепот.

— Посему, — продолжал я, — я объявляю: за каждый золотник золота, что был намыт на этом участке с самого начала работ, лично от себя выдаю премию! Полтину серебром за золотник!

Они молчали, не веря своим ушам. Полтина за золотник — это, вообще-то, бешеные деньги.

— Но как же мы считать будем? — раздался недоверчивый голос из толпы.

— А вот для этого мне и нужны ваши показания, — тут же подхватил Никифоров, выходя вперед. — Будем опрашивать каждого. По совести. Сколько намыл, сколько начальству сдал. Врать нет смысла. А чтобы счет был точным, особенно надеемся мы на мастеров-вашгердеров. У них-то, людей ученых, всяк золотник в книжечке записан, для памяти. Им и премия особая будет! А еще — всем по пол-штофа водки!

Этот ход оказался удачным: ведь я обещал не наказать за утайку, а наградить за правду. И, главное, я противопоставил простых рабочих их мастерам, у которых был точный учет.

Началось следствие. Мы вызывали рабочих по одному в контору, и они, подстегиваемые жадностью и понимая, что правду все равно узнают от других, начали говорить. Водка и обещание награды вскоре развязали языки, да так что мои «следователи» — Иванишин и Никифоров — только и успевали очинять перья, записывая из показания. Особенно ценными, как и ожидалось оказались сведения мастеров-вашгердеров — тех, кто отвечал за работу промывочных машин. После долгих уговоров и обещания полной безопасности, они принесли свои заветные, засаленные записные книжки.

Вечером, когда мы с Никифоровым свели все цифры, картина стала ясна. Черным по белому, в показаниях десятков людей, сходившихся до последнего золотника, было записано: за лето артель Сибирякова добыла пятьдесят три пуда золота.

Я посмотрел на итоговую цифру, затем — на официальную ведомость, которую Сибиряков подал в Правление, отчитываясь за расходы на экспедицию. В ней значилось лишь восемь пудов, якобы намытых в ходе «разведки».

Остальные сорок пять пудов — почти семьсот килограммов чистого золота — он просто украл. У Общества. У меня. И все доказательства были у меня в руках. Теперь оставалось только предъявить их вору.

Глава 22

Глава 22

Пока мои «следователи» с вкрадчивой жестокостью рыли землю, допрашивая людей Сибирякова, я ждал. Три дня. Три бесконечных, тягучих дня я сидел маясь от скуки в промерзшей избе, которую наспех очистили для меня. Я не выходил, чтобы не спугнуть людей раньше времени. Слушал их короткие, полные недомолвок доклады и часами смотрел на карту приисков, где каждый участок, отмеченный крестом, был не просто отметкой, а шрамом, свидетельством воровства моего «компаньона». Злость, горячая и бесполезная, давно прошла, сменившись холодным, расчетливым азартом охотника, загоняющего зверя.

Наконец, на четвертый день, дозорный доложил: с юга идет большой обоз. Лопатин и Басаргин прибыли.

Пришло время действовать.

Я приказал собрать всех рабочих на главном плацу. Они вышли из бараков — сотни угрюмых, заросших бородами мужиков в рваных тулупах, — и сбились в молчаливую, враждебную толпу, от которой пахло потом, немытым телом и застарелым отчаянием. Люди Сибирякова. Его охрана, верные десятники с наглыми, бычьими затылками, сбились в отдельную группу у конторы, поигрывая рукоятями ножей и бросая на меня вызывающие взгляды.

Я вышел на крыльцо. Рядом со мной — мои казаки, расставившие винтовки так, чтобы вся площадь была под прицелом, Никифор Лопатин, красный и возбужденный, как на ярмарке, и молодой инженер Басаргин, бледный и сосредоточенный.

— Мужики! — мой голос прорезал напряженную тишину. — Кто не был на прошлой сходке, сообщаю: я — Тарановский. Генеральный управитель общества «Сибирское Золото». Настоящий хозяин общества и этих земель.

Толпа недовольно загудела, как растревоженный улей.

— Да, я слышал что у вас тут голодно. Приехал вот разбираться. И разобрался. И теперь я вам скажу, почему вы голодаете! — я повысил голос, перекрывая их ропот. — Потому что господин Сибиряков, которого вы считали хозяином, — вор! Он обкрадывал не только меня. Он обкрадывал вас! С каждого пуда муки, который отправлялся на этот прииск, несколько фунтов осело в его карманах! Каждая копейка, сэкономленная на ваших рваных тулупах, пошла на оплату его дел в Иркутске!