Второй шанс (СИ) - Киров Никита

— Только не говори, что ты на свадьбу пошёл, Старицкий, — она засмеялась. — А то так выглядишь, Старицкий, как жених. В этом пиджаке.

— Вот кто хорошо выглядит, так это ты. В любой одежде, причём. В белой уж точно.

— Ой, да ладно, — она зарделась.

— Вот сразу так подумал, когда ещё впервые тебя увидел, помнишь, в халате медсестры. Что я тогда сказал?

— Я не расслышала, — Даша улыбнулась сильнее. — Ты же после наркоза отходил. Сказал: «девушка», что-то ещё хотел добавить, но глаза закатил и вырубился почти на сутки.

— Я и сам не помню, что хотел. Но что-то приятное, точно.

Мы засмеялись.

На ней белая кофта с длинными мешковатыми рукавами до пальцев и джинсы. Норковая шапка снята, волосы стянуты в хвост, но одна прядь лезла на лицо. Серёжек нет, как и колец, сегодня совсем по-простому.

— Я в кабак пойду, — сказал я. — Провожаем нашего старлея, тогда тебя с ним знакомил. У него закончился отпуск. И вот тут подумал, — я перешагнул ещё одну коробку. Пол под ногами скрипнул. — А пошли-ка вместе!

— Но мне тут ещё…

— Иди, — раздался из подсобки женский голос, — я тут сама всё приму. А то думаешь ещё, с таким-то парнем.

— Ну вот видишь, — я глянул туда и усмехнулся. — Никуда не денешься, раз даже начальство не против.

— А куда идти-то? Мне просто не в чём, — она заправила прядку волос за ухо. — И я…

— Пошли, — настаивал я. — Там тебе скучно не будет. Уж тебе точно. Ты единственная в городе, кто от наших шуточек не грохнется в обморок.

— И кто там будет?

— Я, — я хмыкнул.

— Ну как тут не пойти, — она улыбнулась и закрыла тетрадь. — Тогда пойдём, раз такое дело.

— Иди уже, — повторили из подсобки со смехом.

Глава 19

— Где чека? — спросил я, взглянув на его руки.

— Да не знаю я, — простонал Шопен. — Пальцы уже не де’жат! Пацаны, быст’ее!

Он так вцепился в гранату, что пальцы совсем побелели. И долго он её так держит. Выдернул чеку сразу, как только начали палить, но кидать поначалу было некуда — вокруг наши. Когда выяснилось, что и в тумане свои, огонь сразу стих. Опять штабные всё напутали, но обошлось без жертв, среагировали вовремя.

А Шопен так и стоял, держа гранату. Вот только чеки под ногами у него где-то нет.

— Да чё ты паришься? — к нему подошёл Шустрый с куском проволоки. — Давай сюда. А чё руки трясутся, будто в них мухи ***?

— Ха’э, Шустр’ый! Помоги лучше!

— Заманал уже подкалывать, Боря, — недовольно сказал Слава Халява. — Давай быстрее, и без шуточек своих. Найди чё-нибудь.

— Вот первым же волком взвоешь, Халявыч, — Шустрый начал отматывать проволоку, — когда на гражданку вернёшься, а меня там не будет, и шутить над тобой некому. Соскучишься, млин. Кто тебя, мажора, стебать будет? Друзья твои московские?

— Вернусь — от облегчения выдохну, что твою рожу больше не увижу.

Они оба вставили проволочку в гранату. Пронесло. Но Шопен держал её дальше, ещё крепче, чем раньше.

— Отпускай, Толян, — сказал я.

— Не могу, — пожаловался Шопен. — Пальцы свело. Не 'азжимаются.

— Ну давай сделаем, — Шустрый снова был здесь. Он взял Толика за руки и начал разжимать пальцы по одному. — Как с маленьким будем. Этот поросёночек пошёл на базар, этот поросёночек…

— Да хватит уже! — вскричал Шопен. — Смех***чки твои достали!

Мы с трудом разжали цепкую хватку по одному пальцу и забрали гранату. В таком виде она пойдёт на растяжку. Прапорщик как раз, говорят, вычислил, где по зелёнке передвигается снайпер, подстреливший Митяя на прошлой неделе, и мы уже оставили там парочку подарков.

— Ну ты, Шопен, конечно, жадюга, — сказал Шустрый, оглядев гранату. — Если уж вцепился, то не отдашь.

— Надо было чего-нибудь взамен дать, — засмеялся Самовар, подходя ближе. — Он бы гранату сразу выпустил. А без обмена бесполезно пытаться.

Все заржали.

— Иди вы все, шутники х’еновы, — замахнулся на Самовара Шопен, но не сильно обиделся, сам засмеялся.

— Чё у вас там стряслось? — к нам быстро шёл прапорщик Иванов. Голос злой. — Чё столпились опять? Снайпера вызываете? Так он и в туман увидеть может.

— Мы гранату обезвредили, товарищ прапорщик, — ответил я, показывая ему. — А то чуть не взорвалось.

— И ржёте, как кони, вся округа слышит, — недовольно проговорил прапор и добавил неразборчиво: — Пацаны, блин, детство в жопе играет.

Он отобрал гранату и разогнал нас по постам.

— А помните, как Шопен гранату отдавать не хотел? — смеялся Слава Халява. — Вцепился в неё мёртвой хваткой.

— Ну и память, — пробурчал Шопен.

— Не забудешь, — сказал я и повернулся налево. — А у тебя что случилось?

— Не проканало, — объявил Шустрый, возвращаясь за стол. — Говорит, что жених есть.

— А чё магазин открытый? — хмыкнул Славик, глянув вниз. — Так к ней и подошёл, с расстёгнутой ширинкой?

— А, чё-то отэтовалось всё, — Боря смущённо кашлянул и полез застёгивать ширинку. — Не заметил.

— Решил не затягивать? — едко спросил Халява. — Сразу к делу решил переходить?

— Иди ты. Тебе-то какая разница?

— Как какая? Переживали за тебя, чтобы ты мозги перестал нам выносить, а то заманал уже всех. Подошёл бы к ней с застёгнутыми штанами, не придумывала бы она никакого жениха. Одна пришла, сто пудов. Я вот к ней подойду щас, ни про какого жениха не вспомнит. А ты — дерёвня, штаны расстёгнутые!

— А ты чё на мою ширинку-то всё время смотришь, Халявыч? — Шустрый ехидно засмеялся.

— Завали!

Боря сегодня без привычной тельняшки. Он где-то нашёл и кое-как погладил белую рубашку, ничего другого на выход у него не было. Волосы вообще пригладил водой, но упрямый хохолок наверху всё так же торчал несмотря на все попытки его уложить.

Кабак назывался «Хуторок», и мы заняли большой стол у окна. Это центр Тихоборска рядом с мэрией и площадью Ленина, поэтому здесь уличное освещение было, в отличие от остального города. На площади, рядом с большим бюстом Ильича, уже стояла ёлка, сильно сдавленная с боков, ещё не расправилась. Ничем не украсили, но до Нового года ещё есть время.

Много людей мы не приглашали, из пацанов пришли только мы всемером и Маугли. Звали ещё несколько человек, но день сегодня рабочий, не у всех есть время на посиделки.

Звали однорукого десантника Гришу Верхушина, но он уехал к тёще в деревне. Звали Коробочку, но тот не пошёл — не выносит шум и яркий свет, голова начинает болеть, и от громкого шума у него часто накатывает паника. Танкист Федин уехал в Китай за товаром, разведчик Сунцов — в область к родственникам, а Моржов хотел прийти, но звонил и извинялся — уехал на вызов. Передал, что если освободится, то прибежит сразу.

Нам семерым сейчас проще — в двадцать лет время на такие собрания находить куда проще. Так что тут собрались все свои, проверенные.

Правда, держали в голове кое-что: сейчас такая обстановка, что кто-то может копать против нас, поэтому напиваться всей толпой в людном месте нам противопоказано. Мало ли как это могут использовать другие, ведь мы же у всех на виду. Но это пока, потом ещё повеселимся.

Вот и следили с Царевичем на пару, чтобы никто не перепил. Самый уязвимый в этом плане — Слава Халява, потому что у него от выпитого может капитально сорвать крышу. Но он сегодня оказался за рулём, совсем неслучайно, чем он оказался недоволен.

Из девушек пришли Даша, нарядившаяся в зелёное платье, и подруга Газона, которую он называл своей невестой, но с нами она особо не говорила. Больше никого, хотя мы предлагали Самовару позвать ту девушку, но он отказался наотрез. С этим он упирался сильно, но вода камень точит. У остальных парней постоянной пары пока не было, Царевич по-прежнему шифровался, а у Халявы слишком беспорядочные связи в своих клубах.

Подруга Газона явно чувствовала себя не в своей тарелке, а вот Дашу наши разговоры не смущали, даже сама иногда что-то говорила. А что может смутить медсестру из военного госпиталя? Пацанов вроде нас она повидала немало.