Второй шанс (СИ) - Киров Никита

— Едучий случай, щас раздавит, — прошептал Шустрый.

— Уматывай оттуда! — заорали мы все. — Газон!

Он посмотрел на нас, не слыша. А потом его заслонила проехавшая мимо «мотолыга». Так и не услышал. А если бы услышал и вылез — снайпер сразу его снимет, как остальных.

Бах!

Гильза из СВД звякнула, отлетев в каску Шустрого. Царевич продолжал смотреть в прицел.

— Готов, — доложил он через пару секунд.

Руслан впустую никогда не говорит. Мы тут же побежали. Земля мягкая, сапоги в ней увязали, воняло солярой и жжёной проводкой, в лицо бил жар.

Вместе с Шустрым схватили непонимающего Газона за руки и потащили наружу, но что-то мешало. Неужели колёса спустило настолько, что зажало ему ноги?

Нет, он лежал не один, просто кто-то вцепился в него мёртвой хваткой, не желая отпускать. Буквально мёртвой — держащий Газона человек был мёртв.

— Отпусти, блин, — Саня закричал так, что в голосе послышалась истерика. — В натуре, отпусти!

Вырвали Саню и вытащили, пока машина не опустилась окончательно, успели отбежать назад, на удобное место, за остов сгоревшей БМП. А оттуда было на что посмотреть.

Рокот вертушек мы услышали издалека, а сейчас видели, как работает звено. Они обстреливали горы и лес, неуправляемые ракеты летели над нами куда-то в сторону врага.

— Жгите там всех нахрен! — заорал Шустрый мне под ухо, будто пилоты могли его услышать. — Нам жарко, а им пусть ещё хуже будет, мляха!

Стрельба стихала, Ми-24 куда-то палили, но из укрытий мы пока не выходили. Подтянулись идущие в хвосте колонны «вованы», они отгоняли зазевавшихся «духов» подальше.

Вечером, когда остатки колонны добрались до пункта назначения, сил у нас уже не оставалось.

— Ты где был? — строго спросил я у Шопена, который подошёл к нам. — Я думал, ты всё, двухсотый.

— Во, — он показал мне трофей. — Смот’и, Ста’ый, что добыл.

— Нахрена ушёл?

— А? Так я там был, вас искал, них’ена не видно в дыму, заблудился. Зашёл куда-то, вижу, в кустах «дух» лежит, а в 'уках это держит. Я в него ст’ельнул. Снимал он гад, чё тут творится.

Он держал модную и новенькую видеокамеру, какие показывали по ящику, стоили дохрелион денег. Она в грязи, пластиковый корпус треснул. Внутри — маленькая кассета. Но вроде, несмотря на поломку, всё ещё работает.

— Это поменять можно, — бодро сказал Шопен.

Сначала подумал, как он так спокойно относится ко всему, будто ничего не случилось, и трофей важнее всего, но его трясло больше, чем нас. Просто он привык подбирать всё, будто это его успокаивало.

— Отчёт для спонсоров делал, — высокий краповый берет остановился перед нами, разглядывая камеру. — Они щас всё фиксируют, куда бабки уходят. И казни, и всё остальное. Где-то у арабов потом показывают, чтобы народ к себе зазывать. И засады, вот, снимают, — он сплюнул. — Думали, что всё, кабздец колонне, снимали, а потом бы хвастались. Так-то глянуть можно, чё там есть.

— Сам смотри, если хочешь, — сказал я. — Насмотрелись.

— И то, правда. Там чекист в голове колонны был, ему отдать можно, если живой ещё. Пусть смотрит. Его тема. Хаттаба они ищут, он же тут съёмки всё устраивает, — краповый берет снова сплюнул.

Гараж был утеплённый, и всё равно здесь было холодно, пар шёл изо рта. Я сел на табуретку и убрал руки в карманы. Хозяин гаража уже заканчивал ремонт.

— Вот до сих пор, сука, страшно под машину лезть, — признался перемазанный Газон, вылезая из-под своей «восьмёрки». — Как вспомню, как меня тогда чуть не раздавило, аж живот сводит и коленки слабеют.

— Вот только что вспоминал, — сказал я, протягивая ему руку, чтобы помочь встать. — Как ноги твои увидел. Сразу вспомнил, даже жарко стало. Горело же тогда всё.

— Ага. Не говори. Как кино, бляха-муха.

Он легко пнул колесо, проверяя, насколько накачано, и повернулся ко мне.

— Я ещё тогда почувствовал, что снайпер мне в сапог попал. Хрен знает, как палец не отчекрыжил, повезло. Мне тогда вообще конкретно повезло, в натуре, надо было билетик лотерейный брать, сразу бы пару миллиончиков бы выиграл. Кстати, знаешь, даже в церковь ходил, за того пацана свечку поставил. Спас же он меня тогда, когда схватил.

— Почему?

— Так если бы я раньше вылез — снял бы меня тот снайперюга. А так он пулю схватил, в меня вцепился, держал, пока не помер, и потом будто спецом хватку не разжимал, не давал вылезти, пока вы снайпера не сняли. Такой он и был, Матюха. Других прикрывал всегда. Я тогда сначала думал, что он с собой забрать хочет, чтобы не одному уходить, а вышло-то как.

Газон что-то просвистел, захлопнул капот, вытер руки тряпкой, бросил её в ящик и полез в карман висящей на стене кожанки. Оттуда достал деньги — тонкую пачку стотысячных купюр и ещё одну, скрученную в рулон, как в американских фильмах про наркоторговцев. В ней двадцатидолларовые бумажки.

— Люди Кислого штраф заплатили с утреца, — Газон усмехнулся. — Лишь бы свою жоповозку назад получить. Ну ладно, чё уж, отдал, мы же не беспредельщики. Сказано — сделано, за базар отвечаем.

— Ты неплохо с тачкой придумал, а то бы не догнали эти деньги. Это всё для Коробочки? — я посмотрел на купюры.

— Ага. «Чеченцев» у них больше не было и не будет. Был афганец, ему паспорт вернули и бабки при мне отдали.

— Занесу ему сегодня, — я убрал деньги в карман. — Так точно идёшь на встречу?

— Буду, отвечаю. Ради такого дела. Может, сманим Маугли. В натуре, в армии думал, что гад вредный, а тут увидел, как брата старшего встретил.

— Да, и он скучал. Ну, короче, чего я пришёл. Давай обсудим сразу, чтобы понимать, что к чему.

— Так давай. Я тут пока закончу.

Газон отпил воды из старой фляжки, что лежала в машине, и начал убирать инструменты.

— Ну и слушай, — я сел на край капота, — вчера говорил с Димой Бродягой. Он и обещал, что сам будет наказывать барыгу, так и вышло. Вот и сегодня по радио передавали, что его притащили в милицию. Моржов сказал, что барыге досталось капитально — сопатку разбили, рёбра треснуты. Сам говорит, что с лестницы упал.

— Ну, тоже базар такой слыхал, — Газон скинул грязную китайскую клетчатую рубаху с искусственным мехом и надел кожанку. — Барыга этот ходил под Чесноком — я пробивал сегодня. А Чеснок под портовыми ходит, в их районе барыжит. Вот им недавно пришла партия дури из Таджикистана, но уже не в первый раз кто-то помирает. Вот и затаились пока. Но сам понимаешь, это между нами.

— Да, само собой, — я кивнул. — Конкретно вся партия такая? Или только у этого барыги народ помирал?

— А ты сечёшь, Старый, — Газон хмыкнул. — Да, конкретно у этого. Бодяжил свой товар чем-то, раз все отъезжали. Так что вопрос времени, когда за это кто-нибудь с ним разобрался бы.

— Так что он ещё легко отделался. Могли и грохнуть. Я это к тому, что Бродяга мог и не мочить Кислого, — сказал я это уже тише. — Раз с этим так легко поступил. Но не факт.

Вполне возможно, что у спецназовца могут быть проблемы с резкой переменой настроения. Сегодня говорит одно, а завтра делает другое. Понятно, из-за чего такие проблемы, тем более, раз погибла половина его группы. Но к нему всё равно надо присматриваться, раз он такой беспокойный сосед.

— Угу, — промычал Газон. — Но все слышали, что он предлагал это замутить, и дойти это всё может куда надо. Не через нас, конечно, но один хрен, слухи-то ходят. И братва говорит, что барыгу как раз за «чеченца» наказали. Так что проблемы от этого Димона могут быть.

— Действует он, на нас не оглядывается, — медленно сказал я, раздумывая над этим. — Вот только за ним всё равно кто-то из пацанов пошёл, и не хочется их подставлять. И конкретно нам он ничего не сделал. Я вот чего думаю, Саня.

Газон остановился, ожидая, когда я продолжу.

— Вот то, что Батон умер — это хреново. Если бы мы знали его получше, вытащили, но сам видишь — пока сами собрались, до других не было возможности добраться. Только сейчас начали помаленьку присматривать за остальными, знакомиться, помогать кому.