Помещик 3 (СИ) - Шерр Михаил

Пантелей, мне кстати сказал, что моему слову в Торопово стали верить после того, как на коровнике появились первые коровы с телятами.

В Сосновке места стало не хватать, а тороповские вовремя привели в порядок свой коровник, и мы без проблем стали его использовать.

Увидев меня, Антон заулыбался от радости и после общего приветствия поклонился и спросил:

— Барин, у нас, чтобы убирать как сосновские прошлый год, овинов и риг маловато. Вот мужики интересуются, деньги на это вы дадите?

— Это вы не по адресу обратились, — засмеялся я. — Анну Андреевну об этом надо спрашивать.

Анна томить народ не стала и тут же ответила вопросом на вопрос:

— А вот, мужики, кто ответит мне на вопрос: я себе враг или нет? Мы же также заинтересованы в хорошей уборочной. Так что не сомневайтесь, и деньги дам, и лес рубить разрешу.

Мужики довольно загудели и проголосовали тут же. Почти единогласно решили работать коллективно. Тут же мы с Анной подтвердили полномочия Антона.

Деловых вопросов не осталось, и мы пошли на вечернюю службу. А исповедовался я и на следующий день причастился.

Меня больше всего беспокоил вопрос с нашими лошадьми. На трех конюшнях, конечно, есть достаточное количество лошадей на сотню участников похода. Но хотелось быть уверенным, что они будут сменные.

И поэтому я ранним утром субботы послал Степана на первый пункт смены лошадей. Это недалеко от нас, верстах в сорока, в месте переправы через Оку напротив села Ахлебино на другом берегу реки.

Это вопрос важнейший: вернуться ли вовремя лошади в имение или придется их возвращать за добрую сотню верст из другой губернии.

Степан вернулся как раз к началу пасхальной службы и доложил, что нас ждут.

В семь часов вечера Милош доложил о полной готовности к походу: начинать движение можно в любую минуту.

Но я решаю, что мы выступаем на исходе ночи после завершения пасхальной службы и молебна.

На пасхальной службе отец Павел причащает всех выступающих в поход — и русских, и сербов. После службы — короткая праздничная трапеза, молебен, и вот сотня наших людей: русских и сербов — начинают прощаться со своими близкими.

Анна, в отличие от многих жен, не плачет, хотя я вижу, в глазах стоят слезы. Мы все друг другу уже сказали и прощаемся молча.

Ксюша не рыдает, а роняет слезы молча, она уже большая и все понимает. Пелагея тоже молча, иногда роняет слезу. А вот жена Андрея не плачет, но видно, что готова в любой момент разрыдаться.

Командует Милош. Он выдержал для прощания после молебна пятиминутную паузу и решительно скомандовал громким хорошо поставленным командирским голосом:

— По коням!

Глава 21

По составу и внешнему виду мы — казачья сотня, следующая маршем на юг. Нас сто девять человек: сто три бойца, двое сербов-казаков, Андрей, ординарцы господ офицеров и я. Два десятка подготовленных бойцов осталось в имениях. Я решил, что Анне, Ксюше и всем остальным охрана не помешает.

Экипированы и вооружены мы как казаки Черноморского казачьего войска. Будущие кубанские. Они еще мало известны в России, и только очень знающий человек поймет, что мы вовсе не казаки.

Вооружены мы каждый ружьем, двумя пистолетами и саблей. Треть — еще и штуцерами, а трое: сербы-офицеры и я — еще и револьверами. У каждого было по три ручных гранаты.

Довооружит ли нас Виктор Николаевич — неизвестно, хотя, конечно, это желательно. Со слов Милоша, горцы превосходят нас иногда в стрелковом вооружении и выучке. Один на один казак чаще всего проигрывает горцу.

Но это не касается пластунов, которых горцы боятся и ненавидят, ну и в то же время очень заслуженно уважают как воинов.

Покинув Сосновку, мы рысью пошли на Калугу. Идем в конном строю, строго в колонне по два. Сзади — два десятка мужиков под руководством Антона; они заберут лошадей после смены на переправе через Оку. Половина лошадей — мужицкие, и их потеря, не дай Бог, станет трагедией.

Нас также сопровождает становой пристав, это на случай если возвращающихся мужиков решит тормознуть с целью отобрать лошадей, такой табун очень лакомый кусочек, какой нибудь шустрый местный помещик. Это вполне можно сделать, а мужиков за «Можай» загнать. А пристав гарантия что такое не произойдет.

Мы втроем едем впереди, Андрей и ординарцы — сзади нас, а затем и все остальные, разделенные на десятки. Три десятка — это взвод. Во главе каждого — урядник. Один из взводов — пластуны, это почти полностью сербы, имеющие опыт войны с турками и питающие к ним огромнейшую пламенную «любовь».

На окончательном построении добровольцев, идущих в поход, Милош назвал всех казаками, и это сразу прижилось. В частности, обращение «господин казак».

Едем молча и сосредоточенно, общее волнение чувствуется чуть ли не физически. Движение таким составом не отрабатывалось, и общие чувства вполне естественны и понятны.

Перед самой Калугой мы сворачиваем влево и объезжаем ее вдоль старого рва, когда-то ограничивающего город. Частично его уже нет, и во многих местах губернский центр уже вышел за его пределы.

Но дорога вдоль него еще есть, и по ней мы успешно достигли Оки и уже открывшейся в этом году паромной переправы. Пасха в этом году ранняя, и все началось рано: весна, и соответственно ледоход, начало речной навигации и, конечно, начало полевых работ.

К переправе мы подъехали в очень ранний час, и на ней никого нет, но паромщики на месте и не дремали и ожидали нас.

У Виктора Николаевича было четверо сопровождающих, двое из которых остались с нами. Они ехали в нашей колонне: один впереди, а другой в замыкающей паре. Дяденьки в годах, лет сорока, очень сурового вида, на вид очень здоровые, выносливые и неутомимые.

Сколько они не спали до прибытия к нам, я не знаю, но у нас они не сомкнули глаз, помогая со сборами, и сейчас едут как ни в чем не бывало. Тот, что впереди, рядом с нами — Ефим, сзади — Ефрем.

Увидев Ефима, паромщики засуетились, и пока мы спешиваемся и снимаем имущество с седел, они готовились к переправе.

Как было условлено, казаки, соблюдая порядок, заходят на паромы, их два, и мы тут же отчаливаем.

Мужики без разговоров перехватили у нас лошадей, подхватили поводья, перекинув их на рожок передней луки, и согнали в табун. И тут же, не мешкая, отправились в обратную дорогу.

Переправа проходит быстро и организованно. Нас ждет необходимое количество уже оседланных лошадей. Перед самой Калугой был выставлен караул, который галопом помчался на переправу с известием, что мы подъезжаем, и ожидающие нас тут же начали седлать лошадей.

Почти час уходит на снаряжение седел и проверку всех и всего. Седла больше не будут меняться, а только перекладываться с лошади на лошадь, поэтому они проверяются и снаряжаются особенно тщательно. Затем — небольшой походный завтрак с заранее приготовленным для нас горячим чаем. Те, кто расторопнее, успевают еще и немного вздремнуть.

Как только мы закончили переправу и стало понятно, сколько нас, двое конных на четырех лошадях галопом ушли вперед, к следующему привалу и остановке и смене лошадей.

Милошу удается отдохнуть всего минут десять. И в точно намеченное им время он подал команду:

— Подъем, господа казаки! Повзводно, стройся! Взводным проверить личный состав и доложить о готовности к маршу!

Еще одна проверка длится десять минут. Взводные поочередно докладывают о полном наличии личного состава и готовности к маршу.

— Господа, казаки, — Милош делает паузу, набирая воздух в легкие, — По коням! — команда звучит очень раскатисто и повелительно. — Повзводно, — пауза, — колонной по двое, — пауза, — марш-марш!

Всё, мы в Заокье, и мне кажется, что назад дороги нет, только вперед.

Почти сразу же почувствовалась разница в лошадях и седлах. Лошади резвее и выносливее, а седла очень удобные, и в них проще сидеть. В какой-то момент я даже задремал, но не вывалился, а как-то повис в седле.