Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Опять вспомнилась «старая-добрая Англия» в детективах и сериалах. Если им верить, то даже у самого зачуханного клерка имеется адвокат, у которого хранится завещание, а тамошнему инспектору только и остается доказать, что мистер Икс, должный унаследовать у мистера Игрек, покушавшего несвежей рыбки и отдавшей богу душу, тысячу фунтов и коттедж, с видом на Английский канал, не играл в гольф со своим приятелем сэром Зетом в гольф, а старательно вымачивал рыбу в мышьяке.

Конечно же спрошу у нашего нотариуса — не оставляла ли Зинаида Дмитриевна завещания? Но уверен, что нет. Нет у наших людей такой привычки завещания составлять. Вон, сам-то я озаботился тем, чтобы составить соответствующий документ? Конечно нет. А меня, худо-бедно, имеется и недвижимость, и авторские права, и счет в банке. Правда, половина денег принадлежит Ане, но мои наследники девчонку без ее доли не оставят.

А Красильниковых в городе не то две, не то три семьи. Кто из них ближе к покойному Дмитрию Степановичу? Разумеется, все будет установлено, но когда? Мне подозреваемый сейчас нужен, а не через год.

Выбрался из Казначейства часам к семи. Пару минут колебался — идти домой и поесть или же, потерпеть, и сходить-таки в суд? Никак не хочется притаскивать в собственный дом окровавленную тряпку, и бритву. А коли домой приду — в суд, уж точно, что не пойду.

Собрался с силами, отправился на рабочее место. Сегодня даже не стал разговаривать со служителем, только поручкался.

Поднялся на свой второй этаж, мысленно выматерился — лампы в коридоре, конечно же, затушили, едва попал ключом в замочную скважину.

Со второй попытки сумел открыть дверь. Только принялся выгружать «пожитки» — вещественные доказательства и брюлики, как послышались шаги, и в мой кабинет вошел окружной прокурор Книсмиц со свечой. Не мог он чуть-чуть пораньше появиться?

— Иван Александрович, я вас заждался, — недовольным тоном заявил прокурор. — И Николай Викентьевич не уходит, тоже вас ждет.

Подавив желание послать своего начальника подальше, буркнул:

— Сейчас вещественные доказательства приберу, потом предоставлю отчет. — Подумав, добавил. — Правда, отчитываться пока не о чем. Место происшествия осмотрели, труп доставлен в морг, подозреваемые не установлены.

— А почему подозреваемые не установлены?

Что это на Эмиля Эмильевича нашло? Муха какая укусила? Так ведь зима на дворе, все мухи сдохли.

Будь я сейчас сыт, ответил бы помягче. Но на голодное брюхо умные мысли куда-то пропадают.

— Я, господин прокурор, следователь, не волшебник. Если у вас имеются какие-то соображения, есть основания считать кого-то подозреваемым — буду рад их услышать.

— Вам следует изучить ближайшее окружение убитой девицы, определить круг лиц, которые входили в число друзей или знакомых… — принялся бубнить Книсмиц. — Установить людей, которым выгодна ее смерть.

Нет, точно надворного советника кто-то укусил. Не иначе, председатель уездной земской управы.

— Эмиль Эмильевич, — прервал я разглагольствования прокурора. — Я сегодня целый день не ел, поэтому плохо воспринимаю методические указания. За один день — даже за половину дня, круг знакомств не установить. С вашего разрешения, приберу вещдоки, запру кабинет, а потом мы с вами пойдем к Его Превосходительству. А пока идем — расскажете, зачем вы привели с собой господина Румянцева? И что с вами такое случилось? Не в вашем духе излагать мне прописные истины.

Книсмиц притих, собираясь с мыслями, потом сказал:

— Простите, если я вас обидел. Я в отставку собираюсь подавать. — Оглянувшись на пустой и темный коридор, который освещался только его свечой, попросил: — Но я пока это держу в тайне от всех.

— Надеюсь, вы хотя бы до лета дотерпите? — забеспокоился я. Летом уйду, а потом пусть кто угодно становится новым прокурором.

— Не волнуйтесь, даже до следующий осени задержусь — у меня как раз и выслуга подойдет, двадцать пять лет стукнет. С пенсией и новая жизнь станет лучше, и надежней.

Странно. Я-то думал, что Книсмицу лет поменьше — тридцать семь, возможно, что и сорок. Получается, что ему не меньше сорока пяти? Что за новая жизнь?

— И куда вы собрались, если не секрет? — поинтересовался я. Потом догадался: — Уж не в земство ли?

— Угадали. Я уже сговорился с господином Румянцевым, что выйду к нему на службу.

— А в каком качестве? Насколько я помню, чтобы войти в состав гласных, у вас должна быть в собственности либо земля, либо недвижимое имущество — в цифрах не вспомню, но прилично, либо какое-то промышленное предприятие.

— А еще в гласные могут избираться поверенные от частных владельцев, от учреждений, — поправил меня Книсмиц, лучше знавший Положение о земствах. — Но в гласные я пока не собираюсь баллотироваться, а вот советником по юридическим вопросам господин Румянцев меня готов взять. Как я слышал, что вы, на одном из собраний, настоятельно рекомендовали земству обзавестись собственным юристом. Николай Федорович принял ваши слова к сведению. А у меня, сами знаете, опыт имеется. Правда, жалованье он мне может положить не слишком большое — сорок рублей, плюс квартирные, но если с пенсией, то получается неплохо.

— Эмиль Эмильевич, что вдруг на вас нашло? — помотал я головой. — У вас же хорошее место, через три года коллежского советника пожалуют — а это, считайте, полковник. А может еще и статского советника получите.

— Есть причина, — загадочно ответил Эмиль Эмильевич.

Далее он углубляться не стал, тем более, что мы уже дошли до приемной Лентовского.

Начальника канцелярии уже не было, но сам генерал сидел в кабинете. При моем появлении поднял голову и спросил:

— Иван Александрович, есть какие-нибудь новости?

— Увы, Николай Викентьевич, пока никаких.

— Жаль…— вздохнул председатель. — А моя супруга очень рассчитывала, что вы уже сегодня отыщете убийцу ее подруги.

М-да. Понимаю, что госпожа Лентовская женщина наивная, к тому же — слишком верит в меня и в мое умение, но председатель-то суда человек опытный. К чему такие вопросы задавать?

— Ваше превосходительство, — развел я руками. — Убийцу на месте преступления не застали, подозреваемых у меня нет. Но будем работать. Завтра встречаюсь с полицией, составим план совместной работы, набросаем версии, очертим круг подозреваемых. А Марии Ивановне передайте — Чернавский работает, сделает все возможное.

По лицу нашего генерала заметно, что ему хотелось приказать — дескать, сделайте не только возможное, но и невозможное тоже. Не каждый день — даже не каждый год, убивают лучшую подругу жены, да еще и дочку покойного компаньона тестя.

— Когда вы собираетесь допросить Марию Ивановну? — поинтересовался Лентовский.

— Думаю, в самое ближайшее время, — осторожно сказал я. — Возможно, уже завтра, или послезавтра. Понимаю, для вашей супруги смерть любимой подруги — огромное несчастье. Надеюсь, Мария Ивановна пришла в себя?

— Иван Александрович, понимаю, что без допроса моей жены не обойтись. Но, очень вас прошу — ведите допрос максимально деликатно.

Я даже немного обиделся на начальника. Когда это я чинил допросы неделикатно? Я даже с настоящими преступниками вел себя достаточно корректно. А уж с женщиной, которую я очень ценю, уважаю, ничего лишнего не позволю. Впрочем, Николай Викентьевич свою жену очень любит, понимаю. Другой бы начальник постарался костьми лечь, чтобы оградить жену от формализма, а еще — от будущего выступления на суде.

— Если пожелаете — можете сами присутствовать на допросе, — нашелся я. — По закону это не возбраняется, а вам так спокойней. — Спохватившись — чуть было не забыл очень важный момент: — Еще понадобится помощь вашей супруги — чем скорее, тем лучше. Мария Ивановна знает что-нибудь о драгоценностях, о ценных вещах, которые могли быть похищены?

— Вот тут я сам могу вам помочь, — сказал Лентовский. — Я с Зинаидой давно знаком. Родителей ее помню. И в гостях вместе с супругой бывал. У Зинаиды, из украшений были только сережки — с крупным жемчугом. От матери достались. Покойный Дмитрий Степанович был человеком крутого нрава. Даже не знаю, как мой тесть с ним и ладил? Красильников считал, что всякие украшения — это лишнее. У супруги, кроме обручального кольца ничего не было. Да, еще сережки с жемчугом — так они еще из приданого. А потом, как Дмитрий Степанович умер, Зина ничего себе и не покупала — мол, зачем?