Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Господи, опять считать⁈ А потом переписывать номера, вносить в Акт, а он у меня уже заполнен. Придется делать Приложение.

А ведь придется, никуда не денешься. Значит, здесь ровно сто штук, каждая акция номиналом по 200 рублей. Двести умножить на сто — это сколько? Ага, пишу двойку, а к ней четыре нуля. 20 тысяч — это номинальная стоимость. А сколько реальная — то есть, рыночная — или биржевая? стоимость акции? Даже я знаю, что Волжско-Камский банк — один из крупнейших в империи. Значит, еще один вопрос к Милютину.

Акции суну в папку (она, бедная, уже разбухла, не вмещаются бумаги!), а все остальное, как можно аккуратнее, сложил обратно, закрыл ящики.

В спальне Зинаиды Дмитриевны имеется дверца. И что там у нас? Чуланчик, выгороженный из спальни? Типа — соорудила женщина себе гардеробную? Судя по тому, что цвет обоев на стене чуланчика отличается от основных, что на стенах спальни — сделали недавно. А может, там вообще индивидуальный сортир? Нет, шучу. Не делают у нас так. Все равно, посмотрю.

Взяв подсвечник с горящей свечой, вошел внутрь.

А там…

На стене портрет, исполненный в знакомой манере — не иначе, Александр Прибылов потрудился. Изображен бравый майор, со всем его «левым» иконостасом орденов и медалей. Это же отставной поручик Синявский Игорь Модестович, брачный аферист, дуривший женщинам голову. Похоже, художник работал не с натуры, а писал по фотографии. Здесь он выглядит и красивее, и моложе. И гораздо более бравый, чем в жизни. Посади на коня — получится Скобелев.

Портрет, а под ним полка, на которой лежат конверты, парочка телеграмм, а еще — высушенные букеты цветов и коробочки, напоминающие футляры под драгоценности.Так и есть — цепочки, брошечки, еще какие-то финтифлюшки. Елы-палы, мне же теперь это все придется описывать! А что поделать? Как-никак ценности «белого» и «желтого» металлов, с камнями красного и голубых цветов. Нужно устанавливать — где все это приобретено? А главное — кем? Не сомневаюсь, что покойная Зиночка сама покупала, но проверить нужно.

Письма и телеграммы возьму с собой — придется читать. Слабая надежда — а вдруг? Отставного поручика Синявского я уже считаю подозреваемым. Может, дать поручение питерской полиции, пусть афериста сразу сюда этапируют? Правда, на каком основании, не знаю. Разве что, от собственной беспомощности, но это не повод.

Нет, этапировать мы его не станем, но местонахождение господина Синявского на время убийства попрошу уточнить.

Выходит, Зинаида Дмитриевна обустроила для себя святилище, или алтарь, посвященный своему «жениху»? Письма, «подарки» — цветочки и драгоценности. М-да… Что там церковь говорит о кумирах? Можно бы посмеяться, но не стану.

И куда я теперь дену все добро? Векселя, акции, а теперь еще и почту? И драгоценности — как только перепишу, а Савушкин распишется за свидетеля, тоже возьму. Как наследники объявятся — отдам им под расписку.

Придется с подушки наволочку снимать. Куда же следователю без наволочки? Традиция-с.

Мне снова стало жалко бедную Зиночку, так мечтавшую о простом женском счастье, но вместо этого встретившаяся с человеческой подлостью.

[1] Надо думать, ГГ вспомнил повесть Анатолия Безуглова «Следователь по особо важным делам». Женщина была убита из-за старинной иконы.

Глава 17

Окружной прокурор

Думаю, в Окружном суде моего отчета ждали и прокурор, и сам председатель. Следовало бы сходить, доложить — дескать, убийство, а наша оперативно-следственная группа ведет расследование. Но я решил пока на место службы не ходить. Во-первых, очень хочется есть. Время ужинать, а я даже не обедал. А во-вторых — следует вначале сдать ценные бумаги, изъятые мной на месте преступления. А вдруг потеряю?

Поначалу собирался положить все в банк, в специальную ячейку, но пораскинув мозгами, решил, что разумнее доверить векселя и акции Казенной палате. Банк — частная лавочка, а Палата — государственное учреждение. Да и «ячейка» доверия не вызывает. Видел — большой железный сундук, прикованный к полу стальной цепью. Нет, ненадежно. Украдут бумаги вместе с сундуком, а я крайний. И не застрахуешь ни векселя, ни акции — не свои.

Сдавать бумаги пришлось надворному советнику Полежаеву — тому самому, что помогал нам раскрыть кражу мехов и шуб. При виде меня бухгалтер особой радости не выказал. Понимаю — конец рабочего дня.Теоретически, Полежаев мог бы сказать — дескать, приходите завтра с утра. И куда я со всем богатством? В кабинете оставлю или домой принесу? Да я до утра глаз не сомкну, переживать стану — не украл бы кто-нибудь.

Поэтому, после приветствия, поинтересовался:

— Александр Иванович, как ваша замечательная собачка поживает?

— Собачка поживает прекрасно! — расплылся в улыбке бухгалтер. — Я даже решил ружье купить, мы с ней на медведя пойдем.

Ну вот, теперь я сам виноват. Вместо того, чтобы быстренько принять у меня добро, выдать расписку, а потом отправляться домой, бухгалтер битый час рассказывал, как героический поступок Пальмы, взявший след похитителей, подвиг его к мысли, что он теперь непременно должен попробовать себя в роли охотника. Он уже и ружье купил аглицкое, и высокие охотничьи сапоги, и полушубок, а на днях договорился со сведущим в этих делах человеком — господином Литтенбрантом из села Нелазское. После Рождества охотники собираются медведя брать, уже и берлогу присмотрели.

— Вы ведь наверняка знаете Литтенбранта? — поинтересовался бухгалтер.

— Мой коллега, — кивнул я, не решаясь пускаться в объяснения, что не просто знаю сельского джентльмена, но являюсь крестным отцом его сына. Меня вообще уже утомили охотничьи фантазии Полежаева и я подумывал — а не пойти ли домой? Авось, до завтрашнего дня никто не украдет ценные «пароход», что лежит в наволочке. А еще стало жалко медведя. Спит косолапый, никому не мешает, а тут приходят охотники.

А Полежаева понесло. От медведей перескочил к волкам — дескать, Литтенбрант поведал, что волки совсем обнаглели, прямо в дома заходят. Недавно одна старушка вышла в сени, увидела там свою собаку, которой положено жить во дворе, в будке. Наорала на пса, едва не пинками выгнала во двор, а потом глаза раскрыла — и весьма удивилась. Ее собака как сидела в будке на цепи, так и сидит. Правда, очень при этом перепугана. И тут до бабули дошло, что она сослепу приняла за свою собаку волка.

Я слушал краем уха и вздыхал. Точно — байка эта со стажем. Я ее как-то в дзене читал, а комментаторы твердили, что они про «волка, забравшегося в сени» читали не один раз. Вот, стало быть, откуда у байки ноги растут. Из 19 столетия, а может, еще и раньше.

Вспомнилось, как совсем недавно, шли мы с Аней мимо Таврического сада, услышали голоса детей, строивших снежную крепость. А питерские детишки пели:

— Если завтра война,

Слепим пушку из г…

В ж… пороха набьем,

Всех мы турок разобьем.

Я эту песенку знаю. У нас во дворе ее не пели, спел ее дед — директор школы на пенсии. Правда, вместо турок там упоминали фашистов, а все остальное тоже самое. Не удивлюсь, если узнаю, что некогда и французы упоминались, а еще раньше и шведы.

К счастью, Полежаев свое дело знал. Болтать-то болтал, но очень быстро все сосчитал, переписал номера и выдал расписку, что Череповецкая казенная палата приняла от следователя Чернавского векселя на сумму 300 тысяч рублей, и акции, номинальной стоимостью 20 тысяч рублей.

Самое интересное, что эта расписка для раскрытия преступления совершенно не нужна. Можно было бы все оставить в доме покойницы. А понадобится она потом, когда будет открыто наследство покойной Зинаиды Дмитриевна, потому что все имущество и деньги Красильниковых кому-то отойдут. Наследник, кстати, еще один потенциальный подозреваемый — возможно, главный, а я до сих пор не знаю — кому достанется огромное состояние, накопленное покойным Дмитрием Степановичем.