Концессионер (СИ) - Шимохин Дмитрий

— Молодой человек, — сказал он наконец, когда я сделал паузу. Голос его был тихим, но в нем чувствовалась сталь. — Вы говорите о геополитике. О патриотизме. Это прекрасные слова для одухотворенных молодых людей. А я, позвольте заметить, банкир. Меня интересуют не флаги на картах, а прибыль и риски. Любая война с Англией, даже торговая, которую вы так легко предлагаете, обрушит курс рубля и приведет к панике на бирже. Ваши мечты стоят слишком дорого…

Я ожидал этого. И у меня был заготовлен ответ.

— Ваше превосходительство, — сказал я, — позвольте тогда и мне поговорить с вами на единственном языке, который имеет значение. На языке прибыли.

И достал из портфеля и разложил на его столе английские карты. Перевод, сделанный для меня Кошкиным, лежал рядом.

— Пока мы с вами боимся паники на бирже, — сказал я, — англичане уже считают свою будущую прибыль. Вот их карты. Вот их расчеты. — Я ткнул пальцем в итоговую строку геологического отчета. — Миллионы фунтов стерлингов, которые они собираются выкачать из этой земли, из русских, по сути, недр. Эти деньги, барон, либо будут работать на Британскую корону, либо… — я сделал паузу, — … либо на нас.

Штиглиц склонился над картами. Его холодные глаза пробегали по строчкам цифр, а тонкие, пергаментные пальцы скользили по линиям, прочерченным английскими инженерами.

— Золото — это хорошо, — произнес он наконец, поднимая на меня взгляд. — Это быстрые деньги. Но это — капитал конечный. Жила иссякнет, и что тогда? Мне нужен постоянный поток прибыли!

— Этот поток даст железная дорога, — тут же подхватил я. — Барон, подумайте: весь наш спор с англичанами — это прежде всего вопрос о скорости. Они разбили нашу кяхтинскую торговлю, потому что их пароходы доставляют чай из Кантона в Лондон за три месяца. А наши чайные караваны тащится через всю Сибирь почти год. Мы проиграли, потому что мы медленные.

Я подошел к большой карте мира, висевшей у него в кабинете.

— А теперь представьте, Александр Людвигович, — я провел пальцем от Пекина через Сибирь до Петербурга, — что у нас есть стальной путь. Назовем его «Новый Шелковый путь». Представьте, что вагон с шелком или чаем, вышедший из Пекина, будет в Москве через три недели. Не через год, а через три недели! Ни один, даже самый быстрый английский клипер, не сможет с нами тягаться! Мы перехватим у них всю транзитную торговлю между Азией и Европой.

В глазах старого банкира, привыкшего считать проценты по государственным займам, появился новый, хищный блеск. Он видел не просто дорогу. Он видел гигантские потоки товаров, фрахты, страховые премии, таможенные сборы.

— Быстрота доставки — раз, — продолжал я загибать пальцы. — Сохранность груза — два. Пароход может утонуть в шторм, а поезд — нет. И главное, барон, — главное — это контроль. Тот, кто владеет этой дорогой, будет диктовать свои условия всей мировой торговле. И этим кем-то будет не Лондон, а Санкт-Петербург!

Штиглиц молчал, но я видел, как в его голове моя авантюрная идея уже превращается в строгий, выверенный финансовый проект.

— Для этого нужен инструмент, — сказал он наконец. — Мощный. Гибкий. Способный оперировать капиталами в России, в Сибири… и в Китае.

Его холодные глаза пробежали по строчкам цифр, по расчетам, по названиям минералов. Он молчал долго, так долго, что тиканье часов на камине казалось оглушительным. Он видел не просто карты. Он видел упущенную выгоду. Он видел, как гигантские финансовые потоки утекают мимо его банка, мимо казны Российской Империи, прямо в карманы лондонских банкиров.

— Как вы предлагаете перехватить эти средства? — спросил он наконец, и в его голосе уже не было прежнего снисхождения.

— Силой, — ответил я. — И деньгами. Нам нужно финансирование, чтобы укрепиться в том краю раньше них. Нужен инструмент. Мощный финансовый инструмент.

— Банк, — сказал он, и это было не вопросом, а выводом.

— Да, — кивнул я. — Банк. Русско-Сибирский. Или, если мыслить шире, — Русско-Сибирско-Китайский, который будет финансировать не только горную добычу, но и дороги, и торговлю. Который станет нашим главным оружием в этой невидимой войне.

Старый банкир снова замолчал, глядя на карты. Я видел, как в его голове, в этом гениальном финансовом мозгу, моя авантюрная, военная идея переплавляется, обретая строгую, холодную форму банковского проекта.

— Любопытно, — сказал он наконец, поднимая на меня свои светлые, помолодевшие глаза. — Очень любопытно, молодой человек. Я поддержу вас на собрании. Посмотрим, что из этого выйдет.

— А дорогу и до Одессы, можно построить и чуть позже.

В день общего собрания акционеров в доме Лерха на Большой Морской было не протолкнуться. В огромном зале с лепными потолками и высокими, до самого пола, окнами, собрался весь цвет финансового и политического Петербурга. Здесь были министры, сановники, банкиры, генералы. Я чувствовал себя волком, попавшим на псарню, где каждый второй был либо гончей, либо борзой.

Я и Кокорев держались вместе с группой «восточников» и присоединившимся к нам бароном Штиглицем. Наш маленький «восточный» кружок против мощного «южного» лобби. Воздух в зале, казалось, раскалился от напряжения. Решалась судьба не просто дороги — решалась судьба будущей экономической политики всей Империи.

Собрание началось со скучных формальностей. Отчеты, балансы, речи… Я едва слушал, мысленно репетируя свое выступление. Наконец, председательствующий, один из директоров правления, предоставил слово лидеру «южан».

— Слово для доклада о перспективах строительства Одесской линии предоставляется…

И в этот самый момент, когда к трибуне уже направлялся высокий, холеный сановник с папкой в руках, створки дверей в зал с шумом распахнулись. В проеме выросла фигура флигель-адъютанта в блестящем мундире. Он ударил каблуками.

— Его Императорское Высочество Великий князь Константин Николаевич!

Зал ахнул. Все, как один, вскочили со своих мест, оборачиваясь. Шум и гул мгновенно стихли.

В зал быстрым, энергичным шагом вошел Великий князь. Он был в простом морском сюртуке, без свиты, но вся его фигура дышала властью и той неукротимой энергией, которая так отличала его от большинства сановников.

— Продолжайте, господа, продолжайте, — бросил он, махнув рукой застывшему председателю. — Я пришел лишь послушать. Не обращайте на меня внимания.

Он прошел через весь зал и сел в кресло в первом ряду, рядом с нашим кружком.

— Мне доложили, — сказал он так тихо, что слышали только мы, — что сегодня здесь будут обсуждаться весьма любопытные идеи о будущем русских железных дорог. Я не мог пропустить такое.

Я встретился взглядом с Кокоревым. На его лице было написано чистое, детское ликование. Наш главный, самый могущественный союзник был здесь. Он не просто поддержал нас — он явил свою волю. И теперь эта битва из простого спора акционеров превращалась в сражение, за которым, затаив дыхание, наблюдала сама Империя.

Глава 15

Глава 15

Я встретился взглядом с Кокоревым. На его лице было написано чистое, детское ликование. Наш главный, самый могущественный союзник был здесь.

Председатель собрания, высокий сановник с бледным, холеным лицом, оправившись от шока, вызванного внезапным появлением августейшей особы, откашлялся и постарался придать голосу прежнюю уверенность.

— Слово для доклада о перспективах строительства Одесской линии предоставляется князю Вяземскому!

К невысокой трибуне, установленной в центре зала, медленно прошел высокий, седовласый аристократ с безупречной военной выправкой и орденом Святого Владимира на шее. Князь Петр Андреевич Вяземский, крупный землевладелец в южных губерниях, член Государственного Совета, известный своим острым умом и консервативными взглядами. Он с достоинством поклонился сначала в сторону Великого князя, который сидел чуть поодаль, бесстрастно наблюдая за происходящим, затем — всему собранию.